– Пожалуйста, Эван, – перебил его профессор. – Сколько лет я тебя знаю? Тебе неудобно хвалить себя, даже косвенно.
– Хвалить, черт побери! – Кендрик открыл дверь гаража. – Провалиться мне на этом месте! Меня собирались бросить на корм рыбам в Катаре, привязав к спине истекающую кровью свинью! Я уже был мертвецом! Не я, а другие спасли мою сверхуспешную задницу.
– Без тебя они ничего не смогли бы сделать…
– Оставь это. – Эван прислонился к дверце «Кадиллака». – Как много им известно?
– По-моему, очень мало. Ни йоты из того, что рассказал мне Эммануил – даже не принимая в расчет обычных для него преувеличений. Журналисты охотятся за подробностями, а их, очевидно, не будет.
– Это ни о чем мне не говорит. Почему, когда мы выходили из бассейна, ты сказал, что это только начало?
– Из-за человека, у которого брали интервью. Он охотно вышел из дома; очевидно, это твой коллега в подкомитете по делам разведки в палате представителей, конгрессмен по фамилии Мэйсон.
– Что, Мэйсон? – Кендрик нахмурился. – У него большой участок земли в Талсе или Фениксе – забыл, где именно, – но он ноль. Несколько недель назад его хотели тихо убрать из комитета.
– Вряд ли его так представили, Эван.
– Уверен в этом. Что он говорил?
– Что ты – самый проницательный, самый выдающийся член комитета, которого все уважают и к которому прислушиваются.
– Вот дерьмо собачье! Я всего лишь задал ряд вопросов, но не так уж много; и потом, не думаю, что мы с Мэйсоном когда-нибудь говорили друг другу что-либо, кроме «здрасьте». Вот дерьмо собачье!
– Еще по всей стране…
Визг тормозов машины, остановившейся перед домом, потом еще одной провал тишину закрытого гаража.
– Боже милосердный! – прошептал Эван. – Меня загнали в угол!
– Еще нет, – возразил доктор Хассан. – Каши знает, что делать. Она примет первых визитеров. Говоря, между прочим, на иврите, и проведет их в солярий. Притворится, что не понимает их, и таким образом задержит – конечно, всего на несколько минут. Поезжай, Эван, и лучше по проселочной дороге на юг, пока не доберешься до шоссе. Через час я положу телефонную трубку на рычаг. Позвони нам. Каши привезет все, что тебе понадобится.
Кендрик набирал и набирал номер, нажимая на рычаг каждый раз, как только в трубке раздавались гудки «занято». Наконец, к своему облегчению, услышал, что линия свободна.
– Резиденция конгрессмена Кендрика…
– Это я, Сабри.
– Сейчас я на самом деле поражен, что ты дозвонился. И еще рад, что смогу снова снять трубку.
– Как дела?
– Плачевно, друг мой. И у тебя в офисе, и дома в Колорадо. Все в осаде.
– Откуда ты знаешь?
– Отсюда никто не уедет. Эммануил, как и ты, наконец дозвонился до нас, изрядно богохульствуя. Жаловался, что почти полчаса не мог к нам пробиться…
– У меня перед ним преимущество в десять минут. Что он сказал?
– Дом окружен, всюду толпы народа. Очевидно, все газетчики и телевизионщики слетелись в Меса- Верде, где попали в затруднительное положение, поскольку три такси вряд ли могут вместить такое количество людей.
– Должно быть, все это взбесило Мэнни.
– Его взбесило, как ты это называешь, отсутствие мест общего пользования.
– Что?
– Он отказался выйти к ним и потом наблюдал акты естественных отправлений со всех сторон дома, что заставило его броситься к твоей ружейной стойке.
– О боже, они гадят на его лужайке, его декоративной лужайке!
– В прошлом я много раз слышал тирады Эммануила, но никогда ничего подобного нынешней вспышке! Тем не менее он все-таки ухитрился попросить меня позвонить миссис О’Рейли в твой офис, потому что сюда она дозвониться не смогла.
– Что передала Энни?
– Велела тебе скрыться на некоторое время, но просила ради Христа позвонить ей.
– Я так не думаю, – задумчиво проговорил Эван. – Чем меньше она будет знать, тем на данный момент лучше.
– Где ты? – поинтересовался профессор.
– В мотеле за Вудбриджем, если ехать по Девяносто пятому. Он называется «Три медведя», мой домик номер 23. Это последний домик с левой стороны, ближе к лесу.
– Из твоего описания делаю вывод, что тебе кое-что нужно. Еда, без сомнения; выйти ты не можешь, чтобы тебя не увидели, а служба доставки в номер в мотеле с домиками не предусмотрена…
– Нет, не еда. По пути я заехал в придорожную закусочную.
– И никто тебя не узнал?
– По телевизору шли мультфильмы.
– Так что тебе нужно?
– Дождись, пока выйдут последние выпуски утренних газет, и пошли Джима, садовника, в Вашингтон, пусть купит столько разных газет, сколько сможет унести. Особенно центральные. Они бросили на эту историю своих лучших людей, которые могут выйти на других…
– Я составлю для него список. Потом Каши привезет их тебе.
Жена Сабри приехала в мотель в Вудбридже, штат Вирджиния, только в середине следующего дня. Эван открыл дверь домика номер 23 и проникся к ней особой благодарностью, когда увидел, что она сидит за рулем грузового пикапа садовника. Сам он не подумал об отвлекающем маневре, зато его друзья из Дубаи сообразили не ехать в его «Мерседесе» сквозь толпу, окружившую дом. Пока Кендрик придерживал дверь, Каши сновала из машины к дому, потому что вместе с кипой газет со всей страны привезла еду. Сандвичи в пластиковой упаковке, две кварты молока в ведерке со льдом, четыре порции готовых блюд европейской и арабской кухни, бутылка канадского виски…
– Каши, я же не собираюсь жить здесь неделю, – запротестовал Кендрик.
– Еда лишь на сегодняшние день и вечер, дорогой Эван. У тебя сильное потрясение, ты должен есть. В коробке на столе – столовое серебро и металлические стойки, под которыми разожжешь сухой спирт, чтобы подогреть еду. Там еще подставки под горячее и скатерть, но, если тебе срочно придется уехать, пожалуйста, позвони, чтобы я смогла забрать столовые приборы и скатерть.
– Что, квартирмейстер отправит нас на гауптвахту?
– Квартирмейстер – это я, дорогой Эван.
– Спасибо, Каши.
– Ты выглядишь усталым, дорогой Эван. Не отдохнул?
– Нет, я смотрел этот чертов телевизор, и чем больше смотрел, тем сильнее злился. Трудно отдохнуть, если ты в ярости.
– Как говорит мой муж, и я с ним согласна, ты очень впечатляюще смотришься по телевизору. А еще он говорит, что мы должны тебя покинуть.
– Да почему же? Он уже намекал на это, но я так и не знаю почему.
– Конечно, знаешь. Мы – арабы, и ты живешь в городе, где нам не доверяют. Ты сейчас находишься на политической арене, где нас не выносят. Мы не хотим причинять тебе вред.
– Каши, да не моя это арена! Я выхожу из игры, надоело мне все! Ты говоришь, что в этом городе вам не доверяют? А почему вы должны быть какими-то особенными? В этом городе никому не доверяют! Это город лжецов, зазывал и жуликов, мужчин и женщин, которые карабкаются по спинам других с железными «кошками» на ногах, чтобы подобраться поближе к меду. Они прилипают к чертовски хорошей системе, высасывая кровь из любой жилы, какую только могут обнаружить, и трубят о святом патриотизме своих дел. А страна посиживает и аплодирует им, не зная, чем за все приходится платить! Это не для меня, Каши! С
