Ультиматум Борна

– Тогда, возможно, мама молодого Бенджамина застанет труп своего сына, когда вернется в Москву.

– Да будет так!

– Да будет?.. Что заставило тебя это сказать?

– Не знаю. Это показалось к месту.

– Заткнись! Пошли отсюда.

Глава 41

Ильич Рамирес Санчес дважды щелкнул пальцами в тени, поднявшись по короткой лестнице миниатюрного входа в небольшую церковь в «мадридском» Paseo del Prado, бульваре Прадо, держа в левой руке сумку. Из-за макета колонны с выемками появилась фигура, крепко сложенный мужчина лет шестидесяти. Он частично вышел на свет, долетавший от отдаленного фонаря. На нем была форма испанского армейского офицера, генерал-лейтенанта с тремя рядами полосок, пришитых к кителю. В руке он нес кожаный портфель; он чуть приподнял его и заговорил на языке этого комплекса:

– Заходи внутрь, в ризницу. Там ты сможешь переодеться. Этот не подходящий тебе по размеру пиджак охранника – отличная цель для снайперов.

– Приятно снова поговорить с кем-то на нашем языке, – сказал Карлос, следуя за ним внутрь маленькой церкви и закрывая за собой дверь. – Я твой должник, Энрике, – добавил он, окинув взглядом пустые ряды скамеек и мягкие огни на алтаре, поблескивавшем золоченым распятием.

– Ты уже больше тридцати лет мой должник, Рамирес, и я об этом ничуть не жалею, – тихо засмеялся солдат. Они прошли в правое крыло и вниз к ризнице.

– Тогда ты, наверное, не поддерживаешь контакт со своими родственниками в Баракоа. Родные братья и сестры самого Фиделя и наполовину не живут так хорошо.

– Как и сам сумасшедший Фидель, но ему нет до этого дела. Говорят, теперь он стал чаще мыться – думаю, это уже прогресс. Однако ты говоришь о моей семье в Баракоа; а как насчет меня, мой дорогой международный киллер? Никаких яхт, никакого почета, как тебе не стыдно! Если бы я тебя тогда вовремя не предупредил, тебя казнили бы здесь, в этом самом комплексе, тридцать три года назад. Если подумать, за стенами этой идиотской игрушечной церкви на Прадо, то, что ты убежал, было правильно. Переодетый в священника, фигуру, которая вечно смущает русских, как и большинство других.

– Разве ты хоть в чем-нибудь нуждался с тех пор, как я обустроился? – Они вошли в небольшую панельную комнату, где, предположительно, прелаты должны были готовиться к службам. – Отказал я тебе хоть раз? – добавил Карлос, поставив тяжелую сумку на пол.

– Да я, конечно, шучу, – ответил Энрике, дружелюбно улыбаясь и глядя на Шакала. – Куда девалось твое здоровое чувство юмора, мой старый злополучный друг?

– Мне сейчас не до него.

– Охотно верю. И, честно говоря, ты всегда был весьма щедр по отношению к моей семье на Кубе, и я благодарен тебе. Мои родители дожили свои дни в мире и комфорте, несколько в смущении, правда, но куда лучше всех, кого они знали… Это все было безумием. Революционеры, выброшенные их собственными революционными предводителями.

– Вы были угрозой для Кастро, так же как Че. Теперь это в прошлом.

– Многое осталось в прошлом, – согласился Энрике, разглядывая Карлоса. – Ты сильно постарел, Рамирес. Где те пышные темные волосы и красивое волевое лицо с ясными глазами?

– Не будем об этом.

– Хорошо. Я толстею, ты худеешь; это говорит мне кое о чем. Насколько серьезно ты ранен?

– Я достаточно хорошо могу двигаться для того, что намерен провернуть – что я должен провернуть.

– Рамирес, что еще тебе нужно? – спросил вдруг ряженый солдат. – Он мертв! Москва утверждает, что это они убили его, но когда ты мне позвонил, я понял, что это сделал ты, ты убил его. Джейсона Борна больше нет! Твой враг покинул этот мир. У тебя явно проблемы со здоровьем; вернись в Париж и подлечись. Я выведу тебя наружу так же, как провел внутрь. Мы пойдем во «Францию», и я расчищу дорогу. Ты будешь курьером от коменданта «Испании» и «Португалии», который должен лично передать конфиденциальное послание на площадь Дзержинского. Такое здесь регулярно бывает; никто никому здесь не доверяет, особенно своим собственным воротам. Тебе даже не придется рисковать и убивать ни одного охранника.

– Нет! Я должен преподать урок.

– Тогда позволь мне сказать это по-другому. Когда ты позвонил с экстренными кодами, я сделал, что ты велел, потому что ты исполнил свои обязательства по отношению ко мне, обязательства, которые начались тридцать три года назад. Но сейчас есть другой риск – риски, если быть точным, – и я не уверен, что горю желанием пойти на них.

– Ты это говоришь мне?! – вскричал Шакал, снимая пиджак мертвого охранника, под которым обнаружились белые бинты без капли крови, затянувшие его правое плечо.

– Перестань ломать комедию, – мягко проговорил Энрике. – Мы знали друг друга еще до того. Я обращаюсь к молодому революционеру, вслед за которым покинул Кубу вместе с титаном мысли по имени Санчес… Как у него дела, кстати? Фидель по-настоящему боялся его.

– Вполне неплохо, – ответил Карлос невыразительно. – Но мы перенесли «Сердце солдата».

– Он по-прежнему увлекается своими садами – его английскими садами?

– Да.

– Мне кажется, ему надо было стать пейзажистом или цветоводом. А я мог бы стать отличным агрокультурным инженером, агрономом, как их называют, – именно так мы с Санчесом и встретились, ты знаешь… Мелодраматические политики изменили наши жизни, не так ли?

– Политические преступления изменили их. Фашисты повсюду изменяли их.

– И теперь мы хотим быть как фашисты, а они хотят взять все не самое ужасное от нас, коммунистов, и прикормить немного деньгами – что вообще-то не работает, но идея хорошая.

– Какое отношение это имеет ко мне – твоему монсеньору?

– Лошадиный навоз, Рамирес. Как тебе, возможно, известно, моя русская жена умерла несколько лет назад, и у меня осталось трое детей в Московском университете. Если бы не моя должность, они бы туда не попали, а я хочу, чтобы они там учились. Они станут учеными, докторами… Видишь ли, это и есть риски, о которых ты меня просишь. Я прикрывал тебя до этого момента – и ты заслужил этот момент, – но, пожалуй, не больше. Через несколько месяцев я уйду на пенсию, и в знак благодарности за долгие годы службы в Южной Европе и Средиземноморье мне предоставят отличную дачу на Белом море, где меня будут навещать мои дети. Я не хочу неоправданно рисковать предстоящей мне жизнью. Так что будь добр, объясни, что тебе нужно, и я скажу тебе, будешь ли ты один или нет… Повторяю, твое проникновение сюда не может привести ко мне, и, как я уже сказал, это ты заслужил, но далее… Вот то место, где я могу быть вынужден остановиться.

– Понимаю, – сказал Карлос, подойдя к портфелю, который Энрике положил на стол.

– Надеюсь. На протяжении долгих лет ты был добр к моей семье, как не смог бы я сам, но тогда я служил тебе, стараясь изо всех сил. Я связал тебя с Родченко, дал тебе имена из министерств, где процветали слухи – слухи, которые Родченко лично расследовал для тебя. Так что, мой революционный товарищ, я тоже не сидел сложа руки. Однако теперь все по-другому; мы уже не молодые горячие парни, стремящиеся к идеалам, потому что мы утратили жажду идеалов – ты намного раньше меня, конечно.

– Мои идеалы неизменны, – резко перебил Шакал. – Это я и все, кто мне служит.

– Я служил тебе…

– Ты уже сказал об этом, как и о моей щедрости к тебе и твоей семье. И теперь, когда я здесь, ты хочешь знать, заслуживаю ли я дальнейшей помощи, верно?

– Мне ведь надо защитить себя. Зачем ты здесь?

– Я сказал тебе. Чтобы преподать урок, чтобы оставить послание.

– Это одно и то же?

– Да. – Карлос открыл портфель; в нем была грубая рубашка, португальская рыбацкая кепка,