старший матрос Томми Фернс заставил свой расчет маршировать вокруг установки со швабрами на плече в то время, когда ожидалась первая атака. Из динамиков лились звуки бодрого марша, та еще картинка…
12 немецких самолетов были уничтожены наверняка — мы видели, как они тонут. Еще несколько самолетов были вероятно уничтожены. Многие получили такие тяжелые повреждения, что вряд ли дотянули до своих аэродромов в Норвегии. Но в любом случае наши претензии были более чем умеренными. «Уэйнрайту» засчитали пока только один самолет, который затонул на глазах у всех. Уничтожение еще 3 самолетов должен был подтвердить капитан. Эсминец покинул нас, чтобы вернуться к крейсерам. Его провожали радостные крики со всех ближайших транспортов и поздравления с отличной стрельбой с «Позарики». На это «Уэйнрайт» ответил: 'Благодарю. Праздник выдался веселым'. Позднее эсминец передал на «Уичиту»: 'Мы устроили фейерверк, о котором столько говорили'.
Было просто удивительно, что противник, использовав так много торпед, не добился большего числа попаданий. Счастье было на нашей стороне, однако при этом шкиперы транспортов проявили незаурядное умение, как и корабли сопровождения. Многие корабли побывали на волосок от гибели. «Оффа» умело уклонился от 3 торпед. Команда «Паломареса», который оказался прямо на пути атакующих на правом фланге конвоя, даже и не считала торпеды, прошедшие рядом с бортом корабля. На борту «Позарики» после боя нельзя было пройти по верхней палубе, заваленной стреляными гильзами. Можно привести одно любопытное свидетельство напряженной работы артиллеристов. Когда начался бой, заряжающий 102-мм орудия Чарльз Гуч примчался к орудию с мостика, где он нес вахту наблюдателем. Гуч был закутан до бровей — толстый свитер, куртка, шерстяная шинель, бахилы, длинный шарф, несколько раз обмотанный вокруг шеи. Когда бой закончился, он был раздет до пояса.
Потери на кораблях сопровождения были вызваны неосторожной стрельбой соседних кораблей. Например, на корвете «Поппи» наводчик 102-мм орудия получил пулю в задницу с шедшего по левому траверзу эсминца «Лимингтон». Однако наводчик обнаружил рану лишь после боя. «Поппи» пришлось несколько раз уворачиваться от торпед. В один напряженный момент суб-лейтенант Деннис Брук, находившийся на корме у пом-пома, увидел торпеду, выскочившую из-под киля корвета и пошедшую прямо на транспорт. Обычно торпеды ставились на большую глубину хода из расчета на тяжело груженые транспорты, поэтому они проскакивали под мелкими кораблями, не причиняя им вреда.
'Кеппел' едва избежал гибели, когда головной самолет рухнул в воду рядом с кормой эсминца. Моряки еще смотрели на место, где нырнул «Хейнкель», как вдруг увидели цепочку пузырьков, идущую прямо на корабль, более того прямо на артиллерийский погреб, над которым они стояли. Растерявшись, они просто стояли, не в силах двинуться. Матрос Гарольд Уильяме вспоминал, что в тот момент он гадал, на сколько же кусков его разорвет. Но прежде чем началась паника, корма корабля резко пошла вправо, и опасность исчезла. В бортовом журнале «Кеппела» все это не заняло и одной строчки: 'Торпеда прошла за кормой'.
Когда 'Лорд Остин' выпустил последний снаряд, наш капитан спустился с мостика. Его голубые глаза горели от возбуждения, коротенькая борода задорно топорщилась.
Срываясь на крик, он сказал: 'Это была хорошенькая драчка, не так ли?'
Да, драка действительно была неплохой. Многие из нас впервые побывали в настоящем бою, а потом наступила запоздалая реакция. Когда объятые пламенем самолеты падали в море, мы прыгали и кричали от радости, но теперь мы думали о людях, оказавшихся внутри этих клубков огня. Враги, злобные фашисты, которые хотели убить нас. Но все-таки это были люди, и надо признать смелые люди.
Конвой двигался дальше в идеальном порядке, оставив позади 'Уильям Хупер' и «Нэйварино». Корабли сопровождения должны были затопить поврежденные транспорты. Мы потеряли 3 судна, однако мы отбили первую крупную воздушную атаку немцев. Последует ли новый налет? И что с подводными лодками? Смогли эсминцы отогнать их или нет? Нам предстояли еще 4 или 5 дней пути, и мы пока не знали, каковы наши шансы. Главной проблемой оставались боеприпасы. Мы уже израсходовали достаточно много. Если последуют новые мощные налеты, не кончатся ли снаряды слишком быстро?
'Кеппел' прорезал строй конвоя, и капитан 2 ранга Брум с удовлетворением отметил, что 'все суда в полном порядке и выглядят еще более гордо, чем раньше. Я подумал, что все ясно ощутили — противник понял, что с PQ-17 ему не справиться. И это радовало'. В своем дневнике Брум записал, что, по его мнению, конвой мог продолжать двигаться вперед, пока на кораблях не кончатся боеприпасы. Точно так же думал и коммодор Даудинг. И оба командира были уверены в успехе в тот момент, когда мы входили в Баренцево море.
'Кеппел' просигналил 'Эмпайр Тайду': 'Вы не могли бы стряхнуть преследователя?' Судя по всему, САМ-судно не получило это сообщение, так как «Харрикейн» не взлетел. Но в любом случае вечернее небо полностью очистилось, если не считать нескольких облачков. Немецкие разведчики вроде бы пропали. Но пока наблюдатели осматривали спокойное холодное море, в радиорубке началась суматоха.
Радистам кораблей сопровождения было ясно, что в воздухе носится нечто необычное, так как радиограмма Адмиралтейства имела пометку «OU» — 'Особо срочно'. Такое использовалось только в крайних случаях.
Первая радиограмма, адресованная Гамильтону, прозвучала зловещим колоколом: 'Особо срочно. Крейсерам отойти на запад на полной скорости'.
Крейсера адмирала Гамильтона в любом случае в самое ближайшее время должны были повернуть назад, как было запланировано ранее. Командование не собиралось вводить их в кишащее подводными лодками Баренцево море. Но Адмиралтейство приказало отходить на полной скорости. Это могло означать лишь одно: «пропавшие» германские корабли были обнаружены разведкой союзников, и крейсера находились в непосредственной опасности. Чуть раньше адмирал Гамильтон получил приказ оставаться с конвоем до особых распоряжений. Теперь срочная радиограмма подтвердила самые худшие опасения.
Через 12 минут пришла вторая радиограмма. Она была адресована капитану 2 ранга Бруму: 'Срочно. Ввиду угрозы надводных кораблей конвою рассредоточиться и следовать в русские порты'.
Офицеры не успели оправиться от потрясения, как поступила третья радиограмма, отправленная через 13 минут после первых: 'Особо срочно. Конвою рассеяться'.
Капитан 2 ранга Брум вспоминал: 'Ээто был роковой приказ. Бланк словно взорвался у меня в руке'. Если у кого-то еще и оставались сомнения, то последняя радиограмма их полностью развеяла. В опасности находились не только крейсера, но и сам конвой. «Тирпиц»! Вероятно, линкор вышел в море. Лишь он мог повергнуть в такую жуткую панику Адмиралтейство. Для торговых судов даже рассредоточиться было более плохо, но рассеяться… При рассредоточении транспорты покидали строй, и каждый на своей максимальной скорости следовал в порт назначения. Так как все наши суда направлялись в Архангельск, предположения о заходе в Мурманск были отвергнуты. Суда все-таки оставались вместе и получали пусть и слабую, но все- таки надежду на спасение. Но получив приказ рассеяться, они должны были расходиться по всем 32 румбам, от севера до юга. Каждое судно было предоставлено самому себе.
Положение складывалось ужасное. Адмирал Гамильтон и капитан 2 ранга Брум были вынуждены выполнять приказ, который им обоим совершенно не нравился. Однако они верили, что Адмиралтейство располагает какой-то особой информацией, не известной командирам в море. Именно эта информация вынуждает командование отдавать приказы через голову адмирала на месте событий. Офицеры и матросы кораблей сопровождения вообще ничего не понимали, они не видели причин для подобного решения. А каково было морякам торговых судов, которые увидели, что военные корабли бросают их? И как быть с обязанностью кораблей сопровождения защищать свои транспорты любой ценой? Ведь эта традиция британского флота еще никогда не нарушалась.
Корабли непосредственного сопровождения сразу начали запрашивать флажными сигналами и лампами Олдиса у командира, что же происходит. Мы терялись в догадках.
В 20.32 «Кеппел» передал: 'Всем судам конвоя рассеяться и следовать в русские порты. Кораблям охранения — кроме эсминцев — самостоятельно следовать в Архангельск. Эсминцам присоединиться к «Кеппелу». Этот приказ вызвал у коммодора Даудинга настоящий шок. Не в силах поверить, он дважды попросил повторить его. Наконец на мачту 'Рифер Афтона' пополз двухфлажный сигнал № 8, который означал: 'Рассеяться и следовать полным ходом'. Удивление и разочарование Даудинга были ничем по сравнению с чувствами шкиперов торговых судов, которые просто не верили собственным глазам. Если бы важные шишки в Лондоне и Вашингтоне слышали, что сейчас о них говорят на кораблях конвоя, они сгорели бы от стыда. В этот момент моряки на транспортах ощутили себя жертвенными овечками. Казалось
