Я использовал обычный свой прием с ответом только на повторный вызов, после чего сообщил координаты.
Рованиеми передало на четком медленном английском:
– Есть сообщение об аварии в нескольких километрах северо-восточней вас. Можете уточнить, что там такое?
– Сделаю. Какие еще данные?
После некоторой паузы послышалось:
– Это английский самолет – гидроплан 'Остер'. Он передал, что у него горит мотор.
– Вы не узнали поточнее, где это?
– Он сказал, что пытается приземлиться на длинной полосе берега большой реки. Мы предполагаем, что это Льюириоки.
Я тоже так подумал. К востоку от нас была лишь одна большая река. И ее длинный берег, вытянувшийся в западном направлении, как раз возник на горизонте впереди, милях в пятнадцати. Я повернул туда и пояснил мисс Бикман:
– Тут недалеко люди потерпели аварию.
Потом спросил Рованиеми, есть ли еще с ними связь.
– Последних пять минут мы их не слышим.
Вероятно, самолет опустился слишком низко.
С горящим двигателем он явно старался спуститься вниз как можно круче. Даже если удалось сбить пламя и выровнять машину, на аппарате типа одномоторного 'Остера' не улетишь дальше пологого планирования.
Но если радио работает, он может находиться в зоне моего приема.
Я включил радиостанцию на прием, перешел на частоту для аварийных сообщений и стал вызывать:
– 'Остер' с горящим двигателем, вы меня слышите?
В лингафонах только трещали помехи. Я попытался снова, но связь не удавалась.
Тогда я повернулся к мисс Бикман:
– Наблюдайте за землей со своей стороны. Пытайтесь обнаружить черный дым.
Я надавил педаль акселератора, 'Бобер' слегка качнулся, появилась какая-то новая тональность в общем лязге, и можно было уловить едва заметный намек на нарастанье скорости.
Когда мы приблизились на расстояние, с которого можно было добраться до реки с выключенным мотором, я сбавил газ и стал снижаться, покачиваясь с крыла на крыло, чтобы обеспечить себе обзор по курсу. Не было никаких признаков столба дыма, который должен появиться, если охваченный пламенем 'Остер' рухнул пять минут назад. Я полетел зигзагами, чтобы можно было взглянуть назад на случай, если самолет был скрыт деревьями на берегу.
Миссис Бикман сказала:
– Я ничего не вижу на реке.
Наконец я его обнаружил: яркий блик среди сосен в полумиле западнее реки. Вот теперь я прибавил газку и вошел в глубокий вираж со снижением.
Он не горел и не развалился на куски, но то, что случилось, тоже было ничего себе. Пилот должно быть понял, что до реки при встречном северном ветре ему не дотянуть, и развернулся, чтобы попытаться долететь до пустынной лесной дороги. Но сотни ярдов ему все же не хватило, и он сделал самую разумную вещь в подобной ситуации: посадил самолет на поросль и кусты, прямо перед рощей сосен, казавшихся довольно крепкими.
Но даже после этого маневра самолет почти перевернулся на спину. Поплавки гидроплана зарылись в землю, а хвост задрался до тех пор, пока не наткнулся на верхушки первых крупных деревьев. Но пожара не было.
Я сделал широкий вираж на трех сотнях футов и увидел, что кто-то машет, стоя посреди кустов. Тогда, покачав крыльями, стал снова набирать высоту.
Миссис Бикман спросила:
– Вы не можете приземлиться?
– Об этом я и думаю. Вы бы хотели, чтобы я сел?
– Да, конечно.
Она, казалось, даже возмущена вопросом.
– Хорошо, я только сообщу в Рованиеми, что собираюсь делать, на этой высоте они меня не слышат.
Мне удалось пробиться к ним на высоте две тысячи пятьсот футов и описать все как можно точнее. Мне ответили, что самолет военно-воздушных сил Финляндии будет над нами в течении получаса – не предпочту ли я кружиться здесь и наводить его на место?
Я взглянул на миссис Бикман. Она резко кивнула в сторону места аварии. И я ответил Рованиеми, что спускаюсь. А прибывающий самолет может транслировать сообщения от меня к ним.
Я стал спускаться по спирали, выпуская колеса ниже поплавков для приземления. На полностью
