сказал, что припарковал машину в соседнем квартале. Так что спокойно встанешь утром, когда все уйдут на работу, и поедешь к себе домой…
Адам, помедлив, непреклонно покачал головой и протянул руку вперед.
– Это не вариант! – отрубил он. – Куртку, пожалуйста!
– Нет, Адам!!! – Быстро обернувшись, Дженис сорвала куртку с вешалки и спрятала ее за спиной. – Я тебя не пущу! – выпалила она. – В таком виде тебе нельзя садиться за руль!
– Тогда я пойду пешком, – пожал плечами Адам. – Уж в этом-то случае никто не обвинит меня в нарушении правил дорожного движения.
– Но на улице льет дождь и собачий холод! Ты промокнешь насквозь, простынешь!..
– Ничего, не растаю. Главное, что я не останусь… Это исключено! Разделить с тобой…
– С чего ты взял, что я предлагаю тебе что-то со мной разделить?..
Она с таким рвением пыталась помешать ему уйти, что не сразу уловила смысл сказанного им. Между тем получалось, что он расценил ее предложение остаться как прямое приглашение в ее постель. Самое обескураживающее, что никакие другие варианты ему, судя по всему, даже не пришли в голову. Дженис показалось даже, что она наяву слышит голос матери, наставляющий ее: «Будь осторожна, детка. Мужчинам от девушки нужна одна-единственная вещь, и не мне, дочка, говорить тебе, что именно им надо».
Да, ей не требовались разъяснения, потому что вся жизнь матери и ее собственное детство являли собой живое доказательство того, что мужчины видят в женщине исключительно источник утех, предоставляя ей самой расхлебывать последствия минутной радости.
И все же к Адаму мать была заведомо несправедлива! Дженис верила в это всегда, а однажды имела несчастье – или все-таки счастье? – лично убедиться в том, что он равнодушен к ней как к женщине.
Она верила ему и сейчас, а потому, прогнав минутное колебание, пошла ва-банк:
– Пусть у меня и не родовой замок, но гостевая комната имеется.
– Опять двадцать пять!..
Адам шагнул к двери, но на пути у него стояла Дженис, и пройти можно было, лишь отодвинув ее.
– Дженис! – предостерегающе зарычал он, наклонив голову.
– Не желаю ничего слушать! Тебе нельзя на улицу, Адам! – Ее полное имя в его устах звучало вдвойне угрожающе, но она была исполнена решимости во что бы то ни стало удержать его. На свою репутацию ей было сейчас абсолютно наплевать. – Я не могу принять на себя такую ответственность – отпустить тебя в подпитии, а потом узнать, что ты кого-то сбил или, не дай бог, сам попал в аварию!.. – почти выкрикнула она.
– Ради всего святого, женщина!!! – взревел Адам, железными пальцами хватая ее за локоть, и Дженис с ужасом поняла, что если он и вправду решится убрать ее с пути, то она не сможет оказать ему ни малейшего сопротивления.
Она знала, что Адам Лоусон – настоящий силач, с которым всегда считались все забияки Гринфилда. Но никогда раньше – и это была привилегия Дженис – сила Адама не обращалась против нее лично, поэтому, столкнувшись лицом к лицу с этим живым ураганом всесокрушающей ярости, она вынуждена была собрать все свое мужество и крикнуть:
– Можешь сделать со мной все, что угодно, но я тебя не выпущу!!!
На какое-то мгновение пальцы его судорожно сжались, и она стиснула зубы, приготовившись к неизбежному, но… ничего не произошло. Адам, остановившись, пристально посмотрел ей в глаза, и по лицу его пробежала судорога.
– Черт побери, Джен! – выругался он, отпуская ее так внезапно, что она чуть не упала. – Хорошо! Твоя взяла. Итак, где твоя хваленая комната для гостей?
– Вверх по лестнице и первая дверь направо. Следующая дверь – вход в ванную комнату, – торопливо проговорила Дженис, потирая локоть и следя за тем, как Адам, пожелав ей сквозь зубы спокойной ночи, двинулся по скрипучей лестнице вверх.
Никакого удовольствия от внезапно одержанной победы она, однако, не почувствовала. Адам так явно продемонстрировал свое нежелание оставаться на ночь в одном с нею доме, что настроение девушки, и без того нерадостное, окончательно испортилось.
Надо было чем-то занять себя. Необходимость в этом становилась тем более очевидной, что воображение Дженис подбрасывало ей вовсе неуместные в ее расположении духа картинки: вот Адам раздевается в бело-голубой гостевой комнате; а вот его смуглое, сильное тело ныряет под одеяло…
– Выставить бутылку молока на стол, – упрямо бормотала Дженис, не давая мыслям возможности свернуть на опасную дорожку. – Выставлена… Запереть дверь. Заперта… Задвинуть засов…
Прошло с полчаса. Может быть, достаточно? – спросила саму себя Дженис. Конечно, достаточно. Он уже лег и, наверное, спит без задних ног. Скоро пробьет два часа ночи, ей утром вставать в семь, а она даже не в постели!
Не то чтобы она надеялась уснуть, но порядок есть порядок. Натянув на себя сиреневую ночную рубашку, Дженис отправилась в ванную комнату, приняла душ и почистила зубы. В комнате напротив находился Адам, и одной мысли об этом было достаточно, чтобы прогнать всякий намек на сон. А ведь ей в спальне будет, пожалуй, слышен каждый скрип его старой кровати, малейшее движение его сильного тела…
Хватит!
Дженис плеснула себе в лицо ледяной водой – в наказание за несвоевременные мысли и в надежде остудить разгоряченные мысли, остановить бешеное биение сердца. И уже убедив себя в необходимости тихо-мирно отправиться в постель, она вдруг сообразила, что, оглушенная внезапной капитуляцией Адама, не догадалась предложить ему чистое полотенце, чтобы тот мог умыться утром.
Она просто занесет ему полотенце по пути в собственную спальню! Адам наверняка спит после такого трудного для него дня, особенно если учесть количество выпитого им спиртного.
Дверь в гостевую комнату почему-то оказалась приоткрытой. Заглянув внутрь, Дженис с удивлением обнаружила, что лампа на столике горит, выхватывая из темноты темноволосую голову на белоснежной свеженакрахмаленной подушке.
Впрочем, глаза у Адама были закрыты. Длинные ресницы, как два черных полумесяца, выделялись на фоне сильно развитых скул, а дневная щетина подчеркивала твердую линию подбородка. Я только оставлю полотенце, и уйду, любуясь его лицом, повторила про себя Дженис и на цыпочках прокралась в комнату.
Она повесила на спинку кровати полотенце и потянулась было к лампе, чтобы выключить свет, когда густые ресницы Адама затрепетали и взгляд чуть затуманенных дремой пронзительно-синих глаз буквально пригвоздил ее к полу.
– Дженис? – Это был скорее вздох безмерно утомленного человека, чем приветствие, и неуверенная улыбка на ее губах погасла. – Какого черта ты здесь делаешь?
– Просто… принесла пару полотенец!.. Забыла дать их тебе сразу. – Голос ее зазвенел от обиды. Резко повернувшись, Дженис нарочито небрежно показала рукой на полотенца. – Я подумала, что утром ты захочешь принять душ…
– Спасибо!
«Свободна!» – так можно было понять его безучастный тон. Адам снова сомкнул веки, как бы давая понять, что присутствие Дженис здесь совершенно излишне.
– Ладно, пойду, не буду тебе мешать. Спи.
– Уж будь так добра!
Последние слова Адама как ножом полоснули ей по сердцу. Вскинув голову, она выпрямилась и как можно равнодушнее сказала:
– Спокойной ночи!
Кажется, ей не особо удалось скрыть свою обиду, потому что ресницы Адама снова взметнулись вверх.
– Джен? – Голос его звучал странно низко. – Спасибо за все… – Какая-то неуловимая перемена произошла в его лице. Приподнявшись на локте, он протянул ей руку. – Не знаю, что я стал бы делать, не окажись тебя дома.
