только понял, что она от него хочет. Может быть, уже вчера он смог бы…
— Неча тут в темноте стоять, да людей пугать!
Ощутимый толчок в спину и грубый голос Лизы привел Дика в чувство.
— П-простите, я задумался, — пробормотал Дик, удивляясь самому себе. Дик Тревис давно бы показал этой хамке, где раки зимуют, но Ричард Тревис Маллори был для этого чересчур хорошо воспитан…
— Идите к себе, идите, — прикрикнула Лиза. — Не годится здесь шляться в такое время.
Дик послушно открыл дверь в свою комнату, а Лиза пошла дальше. Молодой человек постоял несколько минут, прислушиваясь, как затихают постепенно ее тяжелые шаркающие шаги. С планами на сегодняшний вечер он наконец-то определился. Лиза может быть уверена — уж где-где, а в своей комнате Дик Тревис точно сидеть не будет!
Однако перед дверью гостиной Дика охватила неслыханная робость. Непривычно было чувствовать, как сердце трепыхается в груди, как у загнанного зайца. Я просто немного посижу у камина, сказал себе Дик. Посмотрю на огонь, расслаблюсь. Кэтрин наверняка сидит у себя…
Дик осторожно потянул дверь и зашел в комнату. В камине весело пылал огонь, а свечи на столе и каминной доске были расставлены в том же порядке, как и накануне. У Дика защемило сердце. Вчерашний вечер как будто и не закончился — в гостиной по-прежнему витает терпкий аромат духов Кэтрин и чувствуется ее незримое присутствие…
— Добрый вечер, Ричард, — услышал Дик ее низкий грудной голос и увидел, как она встает с кресла у камина и идет к нему. — Я весь день ждала этого.
Уточнить, чего же ждала Кэтрин, Дик не успел, потому что она вдруг обняла его за шею. Говорить о чем-либо, чувствуя дыхание Кэтрин на своих губах, было глупо, и Дик сделал единственное, что было возможно в данных обстоятельствах, — он ее поцеловал.
9
Губы Линн были нестерпимо холодными, но ее тело под ладонями Йена горело огнем. Йен задыхался от желания — чем больше он целовал Линн, тем сильнее разгоралась в нем жажда обладания. Он гладил ее волосы, плечи, спину, вдыхал аромат ее кожи и ни на секунду не задумывался о том, что с ним будет. Он обнимал дочь грозного Данслаффа Макроя, и одного этого проступка было достаточно, чтобы его сожгли заживо. Но Йен ничего не боялся. Самая ужасная пытка не страшнее жизни без Линн, и Йен-англичанин был готов заплатить высокую цену за обладание ею…
Не говоря ни слова, Линн взяла его за руку и куда-то потянула. Йен не сопротивлялся. Он не отрывал от девушки глаз и едва сознавал, куда идет. Линн поминутно оглядывалась на него. Нежная улыбка сменялась на ее лице дьявольской усмешкой, или же это переменчивый свет луны так искажал прелестные черты Линн, что они казались гримасой, кошмарной маской на лице красавицы…
Они прошли одну комнату, а затем еще одну. Тяжелые драпировки били Йена по лицу, но он не смел отнять руки у Линн, чтобы придержать пыльные ткани. А Линн все вела его, и лишь одной ей было известно, чем закончится эта дорога… Они дошли до комнаты без окон — маленького душного помещения, где всей мебели была охапка старых платьев в углу. Рослому Йену пришлось нагнуться, чтобы войти, потому что дверной проем был очень низок. Но, похоже, именно сюда и стремилась дочь Данслаффа, потому что она отпустила руки Йена и обняла его за шею.
Все закружилось перед глазами англичанина. Глубокая темная пропасть разверзлась перед ним, и он, очертя голову, бросился вниз. Линн утянула его на ворох платьев, и там, среди выцветшего бархата и полинялого тартана Йен овладел ею.
Нет, робкой наивной девочкой не была дочь Данслаффа Макроя. Как кошка набрасывалась она на Йена в поисках наслаждений, каждый раз получая от его тела то, что было ей нужно. Многих женщин знал Йен-англичанин, но ни одна из них не была и вполовину так искусна в любви, как рыжеволосая шотландская дева. Дикий зверь бился в руках Йена, пробуждая в его душе все, что было там темного, животного, грубого… Два тела, мужское мускулистое, крепкое, и девичье, тонкое, белокожее, катались по разбросанной на полу одежде, стремясь утолить первобытную страсть, и не было конца их неистовым ласкам…
Йен устал первым. Ему хотелось покоя и нежности. Хотелось просто полежать, обнимая Линн, поиграть с ее волосами. Почувствовать себя любимым, привыкнуть к мысли о том, что дочь Данслаффа снизошла до него и щедро наградила его своей любовью. Но Линн со злым смехом оттолкнула его, когда он, откинувшись на спину, положил руку ей на плечо.
— Послушай меня, Линн… — нежно начал Йен, не зная еще, какие слова подобрать, чтобы тронуть сердце красавицы. Любовь рвалась наружу, и Йен жаждал, чтобы Линн перестала смотреть на него с высокомерным презрением.
— Что ты можешь мне сказать, Йен-англичанин? — фыркнула Линн, поднимаясь. — Ты неплох в любви, но слушать тебя невозможно. Твой язык режет мне уши.
Йен приподнялся на локте, пораженный жестокими словами. Как может говорить с такой злобой женщина, которая только что стонала под тяжестью его тела?
— Я ничего не понимаю, Линн…
— Где уж тебе понять, — рассмеялась она и, подхватив с пола свое платье, подошла к дверному проему. — Не смей никому ничего рассказывать!
Линн исчезла в темноте, а обессиленный Йен опустился обратно на пол. Чем прогневал он Бога, раз тот так жестоко наказывает его? Не по собственной воле пришел он сюда с Линн Макрой. Она привела его, покорного, молчаливого, словно барана на бойню, и посмеялась над ним. Дочь шотландского лорда ведет себя хуже лондонской шлюхи!
Йен перевернулся на живот и уткнулся лбом в пол, который еще хранил тепло их тел. Был ли он счастлив с Линн? Ее тело не помогло его истерзанной душе. Иного желал он, об ином мечтал, страшась признаться даже себе… Но рыжая колдунья рассудила по-своему. Она взяла его тело и отшвырнула его сердце как ненужную безделушку. Ему бы надо поучиться у нее…
Йен встал и медленно оделся. Его пошатывало от усталости. Он вышел в соседнюю комнату и увидел в маленькое окошко, что заря уже занялась над горизонтом. Всю ночь Линн Макрой была в его объятиях, но что принесла ему эта ночь? Двойную боль, двойное разочарование. Эта ночь не удовлетворила его желание, а наоборот, лишь разожгла его. Теперь он осужден вечно томиться по ее телу, вспоминать ее поцелуи и желать недостижимого… Йен прислонился щекой к холодному камню и зарыдал как ребенок.
Три дня Линн не замечала его. У нее появилось новое развлечение — к Данслаффу приехал его давний друг Конрад Макдональд, а вместе с ним его сыновья, широкоплечие мрачные шотландцы с волосами под стать кудрям Линн. Она проводила с ними все время — ездила по лесам, охотилась, купалась в горном озере, не опасаясь посторонних взглядов. Йен тенью следовал за ней везде, где его быстрые ноги могли еще угнаться за ее конем. Но когда она уносилась прочь, поощряя молодых Макдональдов следовать за ней, ярость вскипала в его жилах, и он был готов убить Линн.
Многое теперь стало Йену понятно. У него словно открылись глаза, и та правда о Линн Макрой, от которой он раньше старательно заслонялся, засияла перед ним во всей своей неприглядности. Досужая болтовня женщин, которым он помогал на кухне рубить дрова и носить воду, по капле вливала яд в его сердце.
— Ничего нет для нее святого, — ворчала старая повариха. — Была бы жива ее матушка, она бы ей показала…
— А Кормак Мор говорил, что видел, как она голая бегала вокруг озера, — таинственным шепотом сообщала недавно нанятая молоденькая служанка, Маргрит из Гэллоуха.
— Кормак вечно лезет не в свое дело, — качала головой третья женщина, старуха-кормилица. — Когда-нибудь наживет он неприятности.
— Но ведь это правда, — настаивала девушка. — И еще в деревне говорят, что она… ведьма.
— Мало ли что говорят, — сказала кормилица.
