Образования бессознательного (1957-58)

кто владеет английским, имеют возможность, ознакомившись со статьей, воочию убедиться в том, насколько уже с самого начала трудно было не только придать слову 'символизм' в анализе определенный смысл, но и составить себе о процессе символизации какое-то представление.

С 1911 года, когда Джонс опубликовал первую обобщающую работу на эту тему, состояние вопроса успело пройти различные фазы и встретило, да и встречает еще до сих пор, огромные трудности, столкнувшись с тем, что представляет собой на сегодняшний день наиболее связным образом сформулированную на этот предмет точку зрения — ту самую, что вытекает из соображений Мелани Кляйн относительно роли символа в образовании собственного Я.

То, о чем идет речь, имеет к предмету моих объяснений отношение самое непосредственное. Я хотел бы дать вам почувствовать, насколько то, что я пытаюсь сказать вам, может оказаться полезным, пролив некоторый свет на области, лежащие покуда в потемках.

Я не знаю еще, с какого конца начать, поскольку никакого плана в отношении того, как вам эти вещи лучше преподнести, у меня нет. Поскольку встреча эта предпоследняя и я уже объявил в прошлый раз, что очередной семинар будет посвящен фаллосу и комедии, я хотел бы лишь обозначить сегодня исходный пункт и указать на несколько направлений, в которых то, что я сказал вам относительно комплекса кастрации, позволяет расставить знаки вопроса.

Начну я с того, что рассмотрю главные тезисы статьи в той последовательности, в которой они формулируются. Строгий порядок в таких вещах невозможен, тем более когда находишься, как сегодня, на перепутье.

l

В заглавии статьи Райкрофта появляются, как вы только что видели, термины 'первичный процесс' и 'вторичный процесс' — термины, о которых я никогда не говорил вам, так что иные даже испытали некоторое удивление, когда термины эти свалились им на голову чуть ли не в виде словарного определения.

Противопоставление первичного и вторичного процессов восходит ко времени написания Traumdeutungи, не будучи ему целиком идентично, соответствует в целом оппозиции понятий принципа удовольствия и принципа реальности. Об этих последних я перед вами неоднократно упоминал, обращая при этом ваше внимание на то, что использование их не может быть полноценным, если мы не рассматриваем их в связи друг с другом, если мы не чувствуем, что именно связь их, их противоположность, определяет собой позицию каждого из них.

Я начну прямо с сути вопроса.

Обособляя понятие принципа удовольствия как принципа первичного процесса, приходят обычно к тому, что делает Райкрофт. В попытке дать первичному процессу определение Райкрофт счел нужным, отстранив все структурные характеристики, отодвинув на задний план сгущение, смещение и т. д. — все то, одним словом, к изучению чего приступил Фрейд, определив бессознательное, — использовать для описания этого процесса то, что было привнесено во фрейдовскую теорию Traumdeutungenпозднейшей, окончательной переработкой. Другими словами, он делает из первичного процесса тот первичный, порождающий (независимо от то го, рассматриваете вы его как исторический этап или как скрытую основу) механизм, на котором смогло впоследствии развиться нечто иное. Для нашего автора это своего рода фундамент, психическая почва, или, если подойти с логической точки зрения, обязательный для рефлексии исходный пункт. В ответ на вызванное влечением возбуждение у человеческого субъекта — речь идет вроде бы именно о нем, хотя в этом отношении полной определенности нет — неизбежно возникает, согласно автору, стремление удовлетворить свое желание галлюцинаторным способом. В этом и состоит, по его мнению, та возможность, которая скрыто выстраивает позицию субъекта по отношению к миру.

Я думаю, вас это не удивляет, так как ссылку на примитивный опыт с рефлекторной дугой можно найти у множества авторов. Прежде чем сообщить субъекту — путем внутреннего возбуждения запускающего механизм инстинкта — движение, пусть еще нескоординированное, позывы, приводящие затем к поиску и нахождению объекта в реальности, потребность находит себе удовлетворение в сохраненных памятью следах того, что некогда желанию отвечало. Удовлетворение стремится, таким образом, воспроизвести себя в плане чисто галлюцинаторном.

Представление это, которое вошло в плоть и кровь современных аналитических концепций и всякий раз, когда мы говорим о принципе удовольствия, подспудно нами используется, — не кажется ли вам, что необычность его заслуживает разъяснения? В конце концов, если природа цикла психических процессов такова, что они создают себе удовлетворение сами, то почему люди остаются неудовлетворенными?

Конечно же, потому, что потребность продолжает на себе настаивать. Фантазматическое удовлетворение не в силах утолить все потребности. Однако мы слишком хорошо знаем, что в сексуальной сфере оно в любом случае более чем способно потребности, если потребность эта обусловлена влечением, противостоять. Другое дело голод. Возникает, таким образом, отдаленное подозрение, что сексуальный объект носит, в конечном счете, чисто иллюзорный характер.

Подобное представление о связи потребности с удовлетворением существует, и на определенном уровне — на уровне удовлетворения сексуального — имеет свои основания. Оно наложило на психоаналитическую мысль отпечаток настолько глубокий, что на первый план стали выдвигаться те первичные, примитивные виды удовлетворения и вознаграждения (равно как и фрустрации), что имеют место на первых шагах жизни субъекта, то есть в отношениях его с матерью. Психоанализ, таким образом, входит в диалектику потребности и ее удовлетворения все глубже по мере того, как начальные стадии развития субъекта заинтересовывают его все больше и больше. И на пути этом он пришел к формулировкам, которые — на что я хотел бы ваше внимание обратить — носят характер столь же показательный, сколь и необходимый.

В кляйнианской перспективе, которую я сейчас обрисовываю, любое, если можно так выразиться, 'обучение' субъекта реальности с самого начала подготовлено тем, что подоплекой его является галлюцинаторный, фантазматический по сути своей характер первичных объектов — объектов, которые, подразделяясь на хорошие и плохие, фиксируют те отношения, из которых и вырастут в дальнейшей жизни субъекта основные типы и виды связей его с реальностью. Отсюда и возникает представление, согласно которому мир субъекта построен на ирреальной в существе своем связи его с объектами, которые являются по сути лишь отражением его основных влечений.

Вокруг присущей субъекту агрессивности выстраивается, к примеру, в виду серии проекций его потребностей, тот мир phantasy, концепция которого последователями Мелани Кляйн активно используется. Именно в этом мире, на поверхности его, происходит для субъекта ряд счастливых событий — желательно, по крайней мере, чтобы они были достаточно счастливы. Таким образом, мир опыта позволяет постепенно разумно вычленить в этих объектах то, что поддается в них, как говорят, объективному определению как отвечающее определенной реальности, хотя канва ирреального остается для этого абсолютно необходимым условием.

Это как раз и есть то, что можно назвать психотическим строением субъекта. Нормальный человек с этой точки зрения — это просто благополучный психоз, психоз, удачно приведенный в гармоническое соответствие с опытом. То, о чем я рассказал вам, — это не реконструкция. Автор, о котором я буду сейчас говорить, г-н Вин-никот, именно в таких выражениях и пишет об этом в тексте, посвященном использованию регрессии в психоаналитической терапии. Принципиальная однородность психоза, с одной стороны, и нормального отношения к миру, с другой, утверждается в нем совершенно недвусмысленно.

Такая перспектива вызывает, однако, огромные трудности, связанные хотя бы с необходимостью ее осмыслить. Если фантазия представляет собой лишь канву, необходимую подоплеку мира реальности, какова может быть функция фантазии как таковой у законченного и сформированного субъекта, успешно выстроившего свой собственный мир? Это еще одна проблема, которую должен решить для себя всякий уважающий себя, то есть открытый, последователь Мелани Кляйн, как и, собственно, в наши дни почтивсякий аналитик вообще, поскольку регистр, в который он отношения между субъектом и миром вписывает, все более и более сводится к ряду 'уроков', которые преподносит субъекту мир, — уроков, основанных на серии случаев, когда ожидания субъекта более или менее успешно были обмануты.