— Как раз в это время подъехали мой отец и его отец, — сказала девушка. — Потому я и не знаю, что бы я сделала.
— Надо думать, он наберется храбрости и шепнет тебе кое-что при новой встрече.
— Следующей весной я больше не была в горах, — сказала девочка, — да и в этом году тоже. Как только отец отдал Крапи, я поняла, что мне уже никогда не ездить с овцами в горы.
— А вы что, с тех пор не виделись? — спросил Бьёрн.
— Иногда переглядываемся в церкви. Мне кажется, он не простил мне того случая и, наверное, никогда не простит.
— Ну что взять с этих молокососов, моя малютка? Бог с ними. То ли дело мы, старики. С нами не потеряешь времени зря.
— А ты мне вовсе не кажешься старым, Бьёрн, — возразила девушка. — И отец мой тоже совсем не старый. Когда я была маленькой, я любила засыпать, прижавшись щекой к его бороде. А потом это куда-то исчезло, как и все остальное.
— Да, моя птичка, детство пролетает быстро. А потом мы все чего-то мечемся, пока не состаримся. Тогда опять все становится на свои места. Вытри-ка мне ноги, малютка. И какого дьявола нужно было в один день скакать через три ледниковые речки!
Девушка продолжала:
— Отец часто напевал мне вот эту песенку:
— Хотел бы я быть на месте твоего отца, моя овечка, все то время, что мой друг Стейнар находится при короле. А теперь стяни с меня эти английские штаны — под ними ничего нет, я останусь ни дать ни взять в чем мать родила. Ты — настоящее сокровище, не чета той старой развалине, с которой мне пришлось коротать прошлую ночь в Медалланде. Спасибо тебе от всего сердца.
— Да благодарить-то не за что, — сказала девушка, поднимаясь с пола и потирая онемевшие голые колени; щеки у нее зарделись. Собираясь уходить, она сказала старику, чтобы он, не задумываясь, звал ее, если ему что-нибудь понадобится; и по доброте душевной, с доверчивостью, присущей юным девичьим сердцам, добавила:
— Мне доставит большую радость услужить гостю, если он проснется среди ночи.
— А куда же вы денетесь, ведь вы уложили нас, лошадников, в свои постели?
— Мама вовсе не собирается спать — она сушит вашу одежду на кухне, а мы с братом устроимся в сарае, на торфяной куче. Даже интересно для перемены. Да и спать осталось совсем немного — скоро утро.
— Что я слышу, дорогое дитя! — воскликнул Бьёрн из Лейрура. — Неужели я допущу, чтобы ты со своими волнистыми волосами, розовыми щечками и телом нежным, как только что взбитое масло, валялась где-то в сарае, на торфяной куче из-за меня? Нет! Хоть мы всегда и летим сломя голову, когда дело касается покупки и продажи лошадей, но не спешим гнать от себя девиц. Дай-ка я положу еще подушку в изголовье, а ты забирайся ко мне в постель, как в старину дева, снявшая злые чары со своего возлюбленного.
Глава одиннадцатая. Деньги на подоконнике
При утреннем свете обитатели Лида немало удивились — их выгон кишел лошадьми, такого количества лошадей, пожалуй, им не доводилось видеть во всей округе. И нужно сказать, табун был как на подбор. Если верить рассказам, то в то утро в Лиде паслось не менее трехсот лошадей, а иные говорят, что и все четыреста. В последние дни прошли сильные дожди, земля стала влажной и мягкой; комья грязи взлетали в воздух из-под копыт скачущих галопом лошадей, и там, где толпились животные, земля превращалась в сплошное месиво. Уже в первую ночь выгон был вытоптан и загублен. Этих лошадей пригнали из самых разных отдаленных мест, они были беспокойны, взбудоражены; молодняк или слишком пуглив, или вел себя чересчур игриво. Уже в первую ночь изгородь оказалась сильно поврежденной, во многих местах зияли пробоины. Та самая изгородь, которую так берегли в Лиде из поколения в поколение.
Проснувшись, девушка обнаружила, что она в комнате одна. Был уже день. На ней было платьишко — то, которое она набросила на себя вчера ночью. Ночной гость в огромных сапогах исчез. Поглядев в окно, она увидела, что их выгон, лужайку, весь хутор заполняли лошади. Когда она стояла у окна, взгляд ее упал на желтую монетку на подоконнике. Она пошла в кухню к матери показать ей этот странный предмет, сказала, что нашла его в горнице на подоконнике.
— Боже мой! — воскликнула женщина, взяв монету и разглядывая ее. — Ну конечно, надо было ждать, что наступит и этот день, как и все другие. И все же я думала, что Спаситель еще надолго оградит меня от прикосновения к этому металлу, который в глазах твоего отца не имеет никакой цены. Это называется золото, дитя мое. От него все несчастья в мире. До сих пор никто в Лиде не дотрагивался до него. Как случилось, что ты получила эту напасть от нашего гостя?
— Я там спала ночью, а когда проснулась, никого уже не было.
Женщина оторопела, взглянула на дочь и, обретя наконец дар речи, заговорила спокойно, стараясь приглушить глубокое чувство печали, как принято в этой стране в таких случаях, когда считается, что чему быть, того не миновать, и что всему приходит черед.
— Я молила моего Спасителя оберегать вас, несчастных, особенно пока у вас еще ветер в голове. Разве я не велела тебе лечь в сарае, дитя мое?
— Это правда, мама. Но я не понимаю, что со мной случилось. Я сняла с него одежду, пожелала спокойной ночи и собралась уходить. Вдруг старик спросил: куда ты идешь, бедняжка? И когда я ответила, что в сарай, буду укладываться там спать, он сказал, что не потерпит, чтобы из-за него я ночевала на торфяной куче. И вот ни с того ни с сего я возьми да и залезь к нему в постель. Тут же и уснула.
— Ах ты, моя бедная дурочка! Ну а потом что?
— Ничего, — ответила девушка. — Я ничего больше не знаю. А когда проснулась, нашла вот это.
— Неужели это правда, дитя мое, что ты спала с самим Бьёрном из Лейрура?!
— Мама, я не думаю, что Бьёрн уж такой плохой, как о нем говорят. Хоть я и глупа, но он не сделал мне ничего плохого.
— Запомни, нельзя ни с того ни с сего ложиться в постель с мужчинами, ты уже взрослая девушка.
— Кто? Я?! — воскликнула девушка и расплакалась. — И это говоришь ты — ты, которая лучше других, кроме самого Спасителя, знаешь, что я еще маленькая и что ни о чем другом я целыми днями не думаю, как о нашем отце и о том, почему он от нас уехал. К тому же я не раздевалась.
— В чем ты была? Так я и думала. Если ты еще не представляешь, что с тобой случилось, несчастная, то после этой ночи тебе надо будет следить за собой.
— А что же случилось со мной, скажи, мама?
— Неужели ты не почувствовала, дитя, что рядом с тобой был мужчина?
— Нет, конечно, я это почувствовала. Он ведь такой толстый. И я тоже здоровая и толстая. А кровать мала даже для одного.
— Он, наверно, прижимался к тебе? По крайней мере в мое время они так делали.
— Я смертельно устала и тотчас же уснула, — сказала Стейна. — А старик стал храпеть. И если кто и прижимался ко мне, когда я спала, — откуда мне знать! Во всяком случае, он прижимался не слишком
