Судья выложил перед ним английские статистические бюллетени о доходах траулеров, но Бьёрн из Лейрура отказался читать их, сославшись на то, что от цифр у него рябит в глазах, а подсчеты вызывают головокружение. Судья тем не менее назвал несколько цифр и прокомментировал их.
— Ну, так то англичане, — возразил Бьёрн из Лейрура. — То, что может себе позволить англичанин, не по зубам нашему брату Йоуну. Ведь если я вложу свои деньги в траулер, я уже не смогу их контролировать.
— Траулер — это траулер, — сказал судья. — Рыба еще не настолько умна, чтобы, попадая в сеть, спрашивать, чей это траулер — Бьёрна из Лейрура или англичанина. Я никак не пойму, почему иностранцы должны выгребать всю рыбу у исландских берегов в то время, когда мы сидим на берегу, пробавляемся сагами о героях и ждем хорошей погоды. Или как такой передовой человек, как ты, может драть последнюю шкуру с мелких крестьян, зажатых здесь между реками и песчаными отмелями; мне, по правде говоря, тошно называться их начальством. Вершить правосудие над бедняками так же смешно, как и драть с них шкуру.
Кончилось тем, что оба засели за подсчеты. Долго они считали в этот день; восстановили экономику Исландии на бумаге, отослали в Америку всех порядочных иждивенцев прихода в придачу с древними героями, чтобы облегчить тяжесть налогов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мормоны были забыты в эти часы.
— Ну, если ты не хочешь запретить работорговцу из Мормонии разъезжать по стране, то я сам поговорю со своими поселянами здесь, на юге. Я не привык к тому, чтобы плюгавый чиновник ставил мне подножку, — сказал Бьёрн из Лейрура, садясь на лошадь поздним вечером.
— Постарайся не угодить в тюрьму и заходи как-нибудь на днях, — сказал судья на прощанье.
А теперь опишем встречу у ледниковой реки.
Ранним утром следующего дня небольшая группа людей двинулась на запад от Стейнлида. Впереди шел босоногий Тьоудрекур-мормон, ведя за узду старую клячу, нагруженную свертками и котомками. Среди их содержимого не было ничего достойного быть упомянутым в рассказе. Позади плелось семейство, завербованное мормонами: жена, дочь и паренек Викинг, которого, по мнению епископа, не стригли с самого Первого дня лета. Нельзя не упомянуть, что сапоги и шляпу епископ Тьоудрекур нес, перебросив через плечо. Шел же он, как уже было сказано, босой. На руках у епископа был мальчик, вызвавший в свое время столько толков и пересудов в поселке и во всей округе. Свесившись через плечо епископа, мальчик протянул кулачки к горам, как бы прощавшимся с этими людьми.
— Поглядите, кажется, он хочет забрать с собой вершины, — сказала его мать и засмеялась.
— Взамен этих у него будут лучшие горы, как, например, Благословенная гора, откуда восходит солнце для людей истинной веры, — сказал епископ Тьоудрекур. — Не говоря уже о горе Тимпаногос, названной по имени краснокожей женщины. На верхушке той горы растет дрожащая осина.
— Куда собрался этот народ? — спрашивают встречные, останавливаясь и рассматривая людей, отправлявшихся в путешествие пешком. Отсутствие лошадей уже говорит об их незначительности, хотя среди них была и молодая женщина с отличным цветом лица.
— Ты, кажется, спрашиваешь, куда мы направляемся? Ну, что же, я могу тебе ответить, мой друг. Мы собрались в рай на земле, который злые люди потеряли, а добрые вновь обрели, — объясняет Тьоудрекур.
Перевозчик и его жена угостили путешественников скиром[15] и кофе со сливками, заметив, что это очень полезно для здоровья. И вот какие новости они рассказали: сегодня утром в их местах появились люди, важные персоны, и, понятное дело, на лошадях. Такие молодцы не просят переправы, будь даже перед ними ледяная река. Главный среди них не какой-нибудь оборванец, а, видать, человек зажиточный.
— А какое мне дело до них? — спросил епископ Тьоудрекур.
— Они хотели поговорить с тобой.
— Они что, собираются меня бить?
— Вот этого я не знаю, — ответил перевозчик. — Но все же я советовал бы вам переждать у нас, пока не удастся предупредить судью.
— Никогда меня не разбирает такой смех, как при упоминании о судьях, — сказал епископ Тьоудрекур, даже не усмехнувшись, так как не был обучен этому искусству.
Подойдя к парому, путешественники увидели на другом берегу реки всадников. Они как будто кого-то ждали и следили за Тьоудрекуром и его спутниками. Один из мужчин наблюдал за ними в бинокль.
Когда они прощались на выгоне, жена перевозчика отвела девушку в сторону, чтобы перемолвиться с ней несколькими словами с глазу на глаз.
— Видишь, вон тот, с биноклем, он говорил, что отнимет у вас мальчика тотчас, как вы переберетесь на тот берег. Помни, что я тебе говорила в позапрошлом году: заставь старика расплатиться с тобой как следует. Не отдавай ему ребенка, пока он не выложит кругленькую сумму.
— Нам не к спеху, мой друг, не станем торопиться, — обратился епископ Тьоудрекур к перевозчику и, спокойно усевшись на траву, стал натягивать сапоги. Потом надел шляпу, не снимая с нее вощеной бумаги. Затем мужчины разгрузили лошадь, всю поклажу вместе с седлом перенесли в лодку. Лошадь пустили по воде без груза.
Они еще не успели отплыть, как компания на другом берегу направила лошадей к причалу. Несколько человек спешились, другие по-прежнему сидели на лошадях. Они отпускали грубые замечания и гоготали. Оружия при них не было видно, но Бьёрн из Лейрура в своих непромокаемых сапогах уже стоял наготове. Он пытался приставить к глазам бинокль, но этому всячески противилась его лошадь. Она нетерпеливо дергала повод, била копытами о землю, грызла удила, ржала и пыталась сбросить с себя уздечку.
Поскольку епископ Тьоудрекур не отступал от своего решения во что бы то ни стало переправиться через реку, перевозчик разместил пассажиров в лодке. Женщин он посадил на корму, парнишку — на скамейку рядом с собой, а епископу велел сесть на носу. Ребенка, завернутого в одеяло, епископ Тьоудрекур держал на руках.
У этого берега река была мелкой, но у противоположного берега глубина ее резко менялась и течение там было сильнее. Лодочник направил лодку вдоль по течению реки, обходя бурливые водовороты и выбирая место, где можно спокойнее причалить. Но епископ Тьоудрекур вдруг попросил перевозчика направить лодку прямо.
— Мне нужно перекинуться с ними парочкой слов, — сказал он, указывая на людей на другом берегу.
Лодочник ответил, что тогда он может потерять управление и лодка попадет в водоворот, который образуется как раз посреди реки. В таком случае их отбросит назад или они сядут на мель.
— Будь что будет, — сказал епископ Тьоудрекур. — Я хочу поговорить с этими людьми, пока мы здесь, на реке. Мы не должны высаживаться у них под носом, не попытавшись защитить себя.
— Я не ручаюсь за эту скорлупу — если она держится, то лишь по привычке: стоит ей отклониться от пути, по которому я ее вожу целый век, она тотчас рассыплется вдребезги, не выдержит напора с непривычной стороны.
— Не волнуйся, друг, я епископ, — сказал Тьоудрекур.
Перевозчик направил лодку в указанном епископом направлении.
Когда они оказались там, где течение было особенно сильным, епископ Тьоудрекур попросил лодочника задержаться на месте с помощью весел. Затем он крикнул людям, стоящим на берегу:
— Вы чего-нибудь ждете, ребята, или хотите поговорить со мной?
— А здесь ждать не возбраняется. Это место переправы для всех, — ответил Бьёрн из Лейрура.
— Мне кажется, ни к чему вам набиваться в это корыто с такими хорошими лошадьми, — продолжал епископ Тьоудрекур. — Почему вы не переплываете реку на лошадях? Кстати, кто ты такой?
— Поверенный из Лейрура, — последовал ответ.
— Что ж, мне с такими не впервой встречаться, — ответил епископ Тьоудрекур.
— А я тебя знаю, — продолжал Бьёрн из Лейрура, — и могу заверить, мы не собираемся спрашивать у полоумного мормона, где нам переправляться и куда нам ехать.
Епископ Тьоудрекур ответил:
— Ну что же, если ты назвал меня полоумным мормоном, давай скрестим наши взгляды: я бросаю
