имеет значение — мои живописные работы — редко удостаивается упоминания, разве что в наиболее ругаемых художественных кругах. Так мне и приходится жить с тем неудачным имиджем Казановы, который между делом еще и рисует немножко. И тут опять-таки помогают деньги. По крайней мере, я могу себе позволить послать их ко всем чертям.
Роза проницательно заподозрила, что Алек Рассел без колебаний пошлет их к чертям, даже если в кармане у него не останется ни гроша. За всей кажущейся легкомысленностью его слов она интуитивно обнаружила какую-то боль и подумала, чего стоило ему признаться о своем разочаровании, что его работы не обрели официального признания. И ей внезапно захотелось утешить его.
— Когда я увидела твою работу, у меня открылись глаза, — робко отважилась она. — Словно откровение сошло на меня. До этого я рисовала, а сознание было закрыто.
— Очаровательный комплимент, — отрезал он, резко нажав ногой на педаль газа, потому что впереди лежал прямой участок дороги, — от одного учителя другому.
И дальше они ехали молча.
Часом позже, после мирных просторов, испещренных маленькими деревушками, автомобиль подъехал к большому белому дому, окруженному деревьями, кустарником и небольшим огородом, и все это среди полей, похожих на заплаты. Роза почти ожидала, что встречать их выбежит прислуга, однако оказалось, что первое требование Алека при найме — быть невидимками — неукоснительно соблюдалось.
Дом содержался в безупречном состоянии, а из кухни доносился аромат чего-то восхитительного, что пеклось в духовке.
— Я надеюсь, что ты ненавидишь рестораны так же сильно, как и я, — заметил он, когда она с удовольствием принюхалась. — Местная женщина приходит стряпать. Она оставляет все на плите и в холодильнике. Благодаря французским булкам питаться тут очень просто и приятно.
Держа по тяжелому чемодану в каждой руке, он одолевал разом по две ступеньки, и она едва поспевала за ним.
— Эта комната будет твоей, если не возражаешь, — сказал он, показывая ей ослепительно белую комнату с полированными досками пола, узкой кроватью, накрытой лоскутным покрывалом, и традиционным местным набором мебели. — В доме всего одна ванная комната, так что нам придется ее делить. Будем договариваться, кому когда ею пользоваться. Студия наверху, ты увидишь ее завтра. К сожалению, бассейна нет, да и яхту я не завел. По меркам миллионеров я немного растяпа. Ты разочарована?
— Конечно же, нет, — возразила она. — Я приехала сюда работать, а не прохлаждаться.
Внезапно он обнял ее и подержал перед собой бережно и нежно. И в этом не было ничего явно сексуального, хотя Роза и почувствовала уже знакомый ей эффект от его прикосновения — ей показалось, что она вот-вот растает. Он подержал ее так минуту, мягко сказав:
— Роза, я заранее прошу у тебя прощения за все те испытания, через которые собираюсь тебя протащить. Я намерен превратить твою жизнь в сущий ад, и вне всяких сомнений ты дойдешь до того, что возненавидишь меня и даже станешь бояться. Я не садист, как ты можешь вообразить, однако сейчас ты достигла такой стадии, когда не сможешь продвинуться дальше, если не испытаешь страдания. Прошу тебя, верь мне, постарайся понять, что я в самом деле отчаянно болею за твой талант. Как просто было бы, — расслабиться и радоваться твоему обществу. Это искушение, которое я должен преодолеть. Кричи на меня, если хочешь, швыряй в меня разными предметами, разбей свой этюдник о мою голову, но только не воюй со мной, — он коснулся ее лба, — вот тут.
Казалось, его голос лишил ее последних сил. Она тонула в этих глазах.
— Ну, а теперь улыбнись, — скомандовал он. И она обнаружила, что ее лицо расцвело само собой в улыбку чистейшего доверия.
Над ароматной кастрюлей и салатом, а также свежим хлебом, молча доставленным человеком на велосипеде как раз перед тем, как они принялись за еду, Алек развлекал ее непристойными историями из его студенческих дней в Париже, его остроумие и невозмутимость заставили ее хохотать до слез.
— Я не верю и половине того, что ты мне рассказал, — и она поперхнулась кофе, впадая снова в неудержимый приступ смеха.
— Роза, — заверил он ее сурово, — каждое слово, которое я говорю, абсолютная правда, за исключением разве того, что мой сюжет подвергся основательной цензуре, чтобы пощадить твой деликатный слух. Поскольку знаю, что если я хоть раз выйду за рамки приличия, то юный Локинвар явится с запада и увезет тебя прочь. Кажется, я говорил тебе, — добавил он, и его глаза сверкнули, — что тут нет телефона.
Роза поймала себя на том, что она снова захихикала. Вино и кальвадос ударил ей в голову, и она с удивлением поняла, что если бы Алек захотел соблазнить ее, то ей было бы достаточно трудно устоять против него. Его опыт в устройстве соответствующей обстановки, несомненно, заставлял женщин добровольно взбираться на каталку и умолять, чтобы их взяли на операцию.
— По-моему, ты выпила немножко лишнего, Роза, — осторожно заметил он. — Как нехорошо с твоей стороны. Пойдем, позволь мне уложить тебя в постель.
Два небрежных движения — и он уже наклонился над ней, поднял на руки и отнес наверх в ее комнату. К этому времени она уже знала в основном ход его мыслей, чтобы не ставить себя в дурацкое положение протестами. Он сбросил ее на постель, словно мешок картошки.
— In vino veritas[8], — процитировал он, глядя вниз на ее разгоряченное, сонное лицо, — как сказала преподавательница латыни художнице. Впредь тебе придется только нюхать пробку.
— Я хотела доказать, насколько тебе доверяю, — объяснила она сладким голосом.
— Маленькая кокетка, — ответил он предостерегающе и нагнулся, чтобы запечатлеть беглый поцелуй на каждой щеке, в континентальном духе. Внезапно Роза почувствовала безумное желание поцеловать его в ответ и закрыла глаза, чтобы спрятать свои мысли. Однако дверь уже стукнула, и он ушел.
На следующее утро она почувствовала острый, незнакомый запах его свежевымытого тела, когда он наклонился над ее постелью и потряс ее, чтобы разбудить.
— Уже шесть часов, — объявил он с упреком. — Знаешь ли, это тебе не летняя школа в Уэстли. Я уже позавтракал. Поешь чего-нибудь на скорую руку, я буду ждать тебя наверху.
На каминной полке стоял кофейник и корзинка со свежими рогаликами на столе, привезенная, вне всяких сомнений, каким-то другим невидимкой, работающим рано утром. Уже было очень жарко, Роза завязала волосы пестрым платком, чтобы они не падали на шею. Алек был одет в блеклые джинсы, отрезанные выше колена, и она пожалела, что не купила себе шорты. Как бы то ни было, она остановила свой выбор на легкой юбке из хлопка и очень открытой пурпурной жилетке. Роза за эти дни привыкла меньше стесняться своего открытого тела. Если даже оставить в стороне искреннее восхищение Джонатана, две недели живописи, когда перед ней находились различные обнаженные тела, мужские и женские, сделали свое дело и потеснили стыдливость, против которой Алек так уничижительно выступал. Хотя, пожалуй, с ее стороны было несколько неосмотрительно надевать в то первое утро одежду, оставлявшую так мало места для воображения.
Алек работал спиной к ней, когда она вошла в просторную студию на чердаке. Солнце нагревало крышу, несмотря на открытые окна тут было жарко, и он снял рубашку. Остановившись в дверях, Роза поразилась его чисто мужской красоте — сильным, мускулистым плечам, широкой, сильной спине, узким бедрам, длинным, крепким ногам… Он повернулся к ней лицом. Грудь его была покрыта курчавыми, рыжевато-золотистыми волосами, спускавшимися вниз до твердой плоскости за поясом его шорт. Долгий миг они смотрели друг на друга. Затем он отвернулся и продолжил работу, сказав:
— Роза, ты меня очень обяжешь, если сменишь свою жилетку на что-нибудь менее… откровенное. С таким же успехом ты могла бы вообще ничего не надевать, и это, хотя и восхитительным образом, но все же отвлекало бы от работы.
Роза опустила взгляд на свое пухлое декольте. Так значит его глаз не был просто клиническим инструментом, подумала она мрачно.
— Жарко, — ответила она упрямо. — Ты-то ведь стоишь тут почти голый, и ничего…
— У меня нет грудей, — коротко ответил он, и она поспешила назад в свою комнату, стянула с себя на ходу опостылевшую жилетку и сердито заменила ее на блузку с коротким рукавом. В зеркале она увидела свое отразившееся лицо, красное от злости, и тяжело вздохнула. Нет никакого смысла начинать все с
