Тебе лучше рассказать мне все, что произошло с тех пор, как ты передал меня в руки собак фараона.
И говори побыстрее, пока я в самом деле тебя не убил.
Кхай позволил Манеку встать, и они сели друг напротив друга. Затем Манек рассказал все, запинаясь вначале, а потом стараясь побыстрее закончить рассказ, чтобы только развязаться с этим делом. После, они несколько минут сидели молча.
— Манек, — заговорил наконец Кхай, — наши армии ждут в Кемете. — Они ничего не знают о том, что случилось. Никто не знает. Только мы двое. Ты вернешься вместе со мной и поведешь своих людей против Асорбеса или предпочтешь другое?
— Что? — Манек не верил своим ушам. — Мне не нужна твоя милость, Кхай. И что за «другое» ты имеешь в виду?
— Ты останешься в Куше — как предатель.
— Я не предавал Куш! — запротестовал Манек.
— Объясни это кандассе, — Кхай встал. — В любом случае, ты станешь предателем, если не вернешься со мной в Кемет. Твоей армии нужен полководец. Достоин ты их доверия или нет, они пойдут вслед за тобой в ад.
Кхай направился к выходу из шатра.
— Подожди! — Манек вскочил на ноги. — А ты будешь мне доверять, если я пойду вместе с тобой?
— Это твой единственный шанс восстановить свое доброе имя, — проворчал Кхай. — Мне придется тебе поверить.
Манек посмотрел на белый песок, устилающий пол царского шатра, и кивнул.
— Мне хочется обмануть фараона, — заявил он. — В любом случае он не оправдал моих надежд. Предполагалось, что ты никогда не проснешься, а если взглянуть на тебя, становится понятно, что сейчас ты готов к борьбе. Хорошо, Кхай Ибизин, я вернусь к Асорбесу вместе с тобой!
И они вместе вышли из шатра.
Глава 6
Красные стрелы
Аштарта узнала об успехе путешествия Манека через пространство и время, когда ее разбудили служанки. К тому времени Кхай с Манеком уже впрягли в колесницу пару лошадей, сели в нее и неслись к Кемету. Сзади к колеснице были привязаны еще две запасные лошади, чтобы сменить тех, что впереди, когда они устанут. Воины, сопровождавшие Манека к Аштарте, видели, как два полководца уезжали, и теперь с криками бегали по лагерю кандассы, запрягая лошадей, готовя повозки и колесницы, чтобы последовать за своими полководцами. Через четверть часа все они уехали.
Аштарта не знала, плакать ей или смеяться. Разбудили Имтру. Маг тоже находился в смущении и радости одновременно. Он радовался, что Кхай вернулся к жизни, и чувствовал смущение из-за того, что полководец так быстро уехал, не сказав никому ни слова.
Но у Кхайя были для этого основания. У его воинов почти кончились запасы. Они нервничали. Готовые ринуться в бой, они могли начать ссориться между собой от вынужденного безделья. Да и непонятно было, что замышляет фараон? Какие заклятия шепчут семь черных магов в темном склепе под основанием великой пирамиды? Задержка в Куше даже на несколько минут могла оказаться роковой. Пришлось бы отвечать на вопросы, придумывать ложь.
Но все же именно Манек путешествовал сквозь столетия в поисках Кхайя, чтобы спасти ему жизнь.
Светловолосый гигант был обязан ему своим пробуждением.
Кхай хлестал лошадей, заставляя бежать все быстрее. Потом он обратился к Манеку, перекрикивая стук копыт, грохот колесницы и ветер, бьющий в лицо.
— Манек, — прокричал он, — что ты помнишь из того, другого мира?
— Очень мало. Лишь то, что нашел тебя там. Теперь все это кажется мне сном.
— Сном? — повторил Кхай. — Да, наверное. Мы проснулись. Но у меня есть предчувствие, что впереди нас ждет настоящий кошмар!
Через два дня, когда солнце начало клониться к закату, Кхай с Манеком добрались до места, где лагерем стояли воины Тотака. Воины, сопровождавшие Манека в лагерь Аштарты, так и не сумели нагнать двух полководцев. Кхай подождал, пока Манек приказывал своим воинам немедленно сниматься с места и двигаться в сторону Асорбеса. Затем Кхай ускакал к своему лагерю. Чтобы добраться туда, ему требовалось проехать через лагерь Гахада Шеббитона, и хотя полководец, несущийся в колеснице, вызвал неистовую радость у людей Гахада, Кхай не остановился.
Встреча, которую устроили Кхайю в его собственном лагере, походила на ту, что устроили Манеку: вожди племен от радости кричали до хрипоты, воины приветствовали его, и несмотря на усталость, настроение Кхайя тут же поднялось, и сердце его наполнилось гордостью. Крики стали громче, когда полководец сообщил, что на следующий день поведет их на штурм Асорбеса.
Отдохнув несколько часов, Кхай принял у себя нескольких рабов, бежавших из Асорбеса. Их было шестеро, все — молодые нубийцы, которые не стыдились, а гордились выжженными на своих лбах анками. Эти знаки были символами угнетения, и рабы собирались выкрасить их в ярко-красный цвет, став солдатами Куша, чтобы все кеметы, увидев их, знали, что пощады ждать не придется. Кхай приветствовал их целеустремленность, но его больше интересовало, как им удалось бежать.
Рабы рассказали, что на второй день после того, как Манек отвез его в Куш, кеметские солдаты снова выдвинулись вперед и заняли первоначальные позиции. Армия Манека им не мешала, и кеметы решили, что теперь преимущество на их стороне. У кушитов не хватало двух военачальников и трети воинов. Равновесие снова склонилось в пользу Кемета. Но до того, как кеметы смогли вступить в бой, Адонда Гомба — старый нубийский царь рабов — поднял в городе восстание. Чтобы подавить восстание, фараону пришлось вернуть часть армии в город. Теперь его воины снова стали занимать начальные позиции. Значит, ситуацию в Асорбесе вновь контролировал фараон.
Что касается Адонды Гомбы, то когда восстание рабов было подавлено, он спрятался в одном из своих тайных убежищ, но во время общей сумятицы шести нубийцам удалось перекинуть веревку через северную стену и спуститься по ней. Убежать хотели двенадцать, но кеметский солдат перерезал веревку мечом, и остальные беглецы не успели спуститься.
Услышав такие новости, Кхай удивился:
— Значит, старый царь рабов еще жив? И так же, как раньше, он делает мелкие пакости кеметам?
Полководец прищурился, глубоко задумавшись.
Воспоминания об Адонде Гомбе навели его на интересную мысль. Чем больше он думал о ней, тем больше она ему нравилась. Кхай позвал нескольких своих людей, велел найти художника, затем оторвал три квадратных куска белой ткани от куска, закрывающего вход в его шатер. Когда появился художник, Кхай попросил его на каждом из кусков ткани нарисовать следующие символы:
Первый — символ Адонды Гомбы — круг с треугольником внутри; затем — грубый план Асорбеса со сломанными северными, южными и западными воротами; третий — желтое солнце, поднимающееся над зеленым Нилом, и подпись Кхайя — пирамида, по одной из граней которой вниз скользит человек. Чтобы исключить сомнения в том, кто автор послания, полководец велел поставить еще одну подпись: голубой глаз. Затем он быстро снял наконечники у трех стрел и обернул их кусочками ткани, и потом приделал их обратно.
Закончив работу, он позвал лучших возниц, сел в колесницу, и они галопом помчались на запад, по кругу объезжая Асорбес через лагерь Гахада Шеббитона и землю, где раньше стояли шатры воинов Манека Тотака. Кварталы рабов Асорбеса лежали с этой стороны города. Кхай вспомнил грязные, залитые помоями и отбросами улицы, которые видел много лет назад. Если ему удастся послать стрелы в квартал рабов, по крайней мере, одна из них дойдет до Гомбы. Тогда завтра на рассвете, когда армии Куша подойдут к воротам города, рабы Гомбы будут ждать их, чтобы помочь — рабы нападут на воинов фараона, охраняющих ворота.
Первые отряды армии Манека только еще начинали прибывать и занимать свои старые позиции, когда колесница Кхайя повернула к Асорбесу и понеслась прямо к городу. Южные ворота были открыты и кеметские солдаты выходили из города, чтобы занять свои позиции на пастбищах под стенами. Они скрылись в городе, когда Манек увел свою армию, но теперь, заметив, что он возвращается, готовились
