Из глубины

странные культы... Однако, кроме этих неизмеримо важных геологических открытий, в Новую Англию меня привели также и интересы генеалогические. Понимаете, моя мать была полинезийкой, но в жилах ее текла и новоанглийская кровь. Мою пра-пра-прабабку привезли с островов в Новую Англию в трюме одного из старых Ост-Индских парусных судов в самом начале 1820-х, а еще через два поколения моя бабка вернулась в Полинезию после того, как ее американец муж погиб при пожаре. До того мои предки жили в Иннсмуте — захолустном новоанглийском морском порте, пользующимся дурной репутацией, где полинезийки были отнюдь не редкостью. Когда бабушка вернулась на острова, она была беременна, но в моей матери очень сильно проявилась американская кровь. Я говорю обо всем этом потому... Потому что не могу не думать, не связано ли что-нибудь в моих генеалогических данных с... Видите ли, ребенком в Полинезии я наслушался разных странных историй — историй о существах, которые выходят из моря и спариваются с людьми, и об их ужасном потомстве!

И снова в голосе и поведении Хаггопиана проступило лихорадочное возбуждение, он несколько раз вздрогнул всем телом, находясь во власти невероятных, едва сдерживаемых эмоций.

— Йа-Р'льех! — внезапно выкрикнул он снова на том же неизвестном языке. — Какие чудовищные существа рыщут в глубинах океана, Белтон, и какие существа возвращаются в эту колыбель земной жизни?

Он вскочил на ноги и начал мерить внутренний дворик нетвердыми неуклюжими шагами, бессвязно бормоча что-то себе под нос и время от времени бросая взгляды на меня, очень встревоженного его состоянием. В конце концов он снова сел и продолжил:

— Еще раз прошу принять мои извинения, мистер Белтон, и умоляю простить меня за то, что так сильно отклонился от главных событий. Я говорил о своей книге, «Жители глубины», и о моем недовольстве ее определенными главами... Итак, когда, наконец, мой интерес к новоанглийским побережьям и тайнам иссяк, я вернулся к книге, а именно — к главе, касающейся океанских паразитов. Разумеется, меня сильно ограничивало то обстоятельство, что море не может похвастаться столь огромным числом паразитических или симбиотических существ, как суша. Тем не менее, я занимался миксиной и миногой, некоторыми видами рыбьих пиявок, китовых вшей и цепляющихся водорослей, сравнивал их с пресноводными пиявками, различными видами ленточных червей, грибков и так далее. Возможно, вы склонны полагать, что разница между обитателями суши и моря слишком велика. Разумеется, в каком-то смысле так оно и есть, но когда подумаешь, что вся жизнь, как мы знаем, первоначально зародилась в море... Однако продолжаю. В 1956 я исследовал океан у Соломоновых островов на яхте с командой из семи человек. Однажды мы заночевали на маленьком живописном необитаемом островке неподалеку от Сан-Кристобаля, а на следующее утро, пока мои люди собирали лагерь и готовили яхту к выходу в море, я бродил по берегу в поисках раковин. Мне на глаза попалась выброшенная приливом на берег, в крошечный прудок, огромная акула, чей спинной плавник торчал из воды. Мне стало ее жаль, и это чувство только усилилось, когда я увидел присосавшегося к ее животу одного из тех самых паразитов, которыми я все еще занимался. Там были и другие, но эта миксина была великолепна! Четырех футов и определенно именно такого типа, которого мне еще не доводилось видеть. К тому времени мои «Жители глубины» были уже почти закончены, и если бы не та глава, о которой я упомянул, книга давно уже находилась бы в типографии... Я не мог перетащить акулу в океан, так что один из моих людей прекратил ее страдания выстрелом из ружья. Одному богу известно, как долго паразит высасывал из нее соки, постепенно ослабляя ее, пока она не стала игрушкой волн. Миксине же пришлось отправиться с нами. На борту моей яхты было множество баков, способных вместить гораздо более крупную рыбу, и, разумеется, я хотел изучить паразита и включить результаты в мою книгу... Моим людям удалось без особых проблем опутать странную рыбу сетью и поднять ее на борт, но, похоже, операция все-таки доставила им некоторые неприятности. Я подошел к ним, чтобы помочь справиться с добычей, пока она не задохнулась... Тут она начала биться. Одним гибким движением она вырвалась из сети и увлекла меня за собой в бак!.. Сначала мои люди, естественно, начали смеяться, и я бы охотно присоединился к ним, если бы эта ужасная рыба в один миг не присосалась к моему телу, впившись мне в грудь и сверля меня своим кошмарным взглядом!

Последовала пауза, во время которой лицо Хаггопиана жутко подергивалось, после чего он продолжил:

— Я был в бреду еще три недели после того, как меня вытащили из бака. Шок? Яд? Тогда я этого не знал. Теперь знаю, но уже слишком поздно. Возможно, даже тогда уже было слишком поздно... Моя жена исполняла в команде роль кока, и во время моего беспамятства, когда я лихорадочно метался и ворочался в постели в своей каюте, она заботилась обо мне. Тем временем команда подкармливала злополучную рыбу — ранее не известный вид миксины — маленькими акулами и другой рыбой. Они никогда не позволяли паразиту полностью истощить своего очередного хозяина, но знали достаточно, чтобы сохранить для меня это существо живым и здоровым... Мое выздоровление, как сейчас помню, было омрачено постоянно повторяющимися снами об огромных подводных городах. Исполинские строения из базальта, населенные земноводными глубоководными, служителями Дагона и почитателями спящего Ктулху. В этих снах зловещие голоса взывали ко мне, нашептывая тайны о моих предках, заставлявшие меня стонать в бреду... После выздоровления я не раз спускался в трюм и сквозь стеклянные стенки бака разглядывал миксину. Вам когда-нибудь приходилось видеть миксину с близкого расстояния, мистер Белтон? Нет? Можете считать, что вам повезло. Они уродливы внешне, под стать своей внутренней сути, похожи на угрей и примитивны. А их пасти — их ужасные, кровожадные рты- присоски!.. Через два месяца, когда наше путешествие уже подходило к концу, начался настоящий кошмар. К тому времени мои раны, болячки на груди, в тех местах, где рыба укусила меня, полностью затянулись, но воспоминание об этой первой схватке были все еще свежи в моей памяти, и... Я вижу в ваших глазах вопрос, мистер Белтон. Вы все слышали верно, я сказал «о первой схватке». О да — мне предстояла еще не одна такая схватка...

В этом месте своего поразительного повествования Хаггопиан снова прервался, чтобы промокнуть ручейки влаги, струящиеся из-под черных очков, и отхлебнуть еще дымчатой жидкости из своего стакана. Это дало мне возможность тайком оглянуться вокруг. Армянин сидел спиной к огромному бунгало, и, бросив взгляд в том направлении, я увидел, как в одном из небольших окон-иллюминаторов промелькнуло и исчезло чье-то лицо. Позже, когда Хаггопиан возобновил прерванный рассказ, я разглядел, что это лицо принадлежало той старой служанке, и что ее взгляд, жадный и одновременно зачарованный, был прикован к нему. Заметив, что я смотрю на нее, женщина спряталась.

— Нет, — наконец продолжил Хаггопиан. — Миксина еще не закончила со мной. Шла неделя за неделей, и мой интерес к этому созданию превратился в наваждение, так что каждый свободный момент я проводил у ее аквариума, разглядывая причудливые отметины и шрамы, на телах ее невольных хозяев. Именно тогда я обнаружил, что эти хозяева были вовсе не невольными. Странный факт, и все же... Я обнаружил, что, однажды оказавшись хозяевами миксины, рыбы, соками которых она питалась, постоянно жаждали возобновить эту связь, пусть даже она завершалась их смертью! Впоследствии я совершенно точно установил, что хозяева миксины покорялись последующим нападениям с чем-то вроде сонного наслаждения... Мы стояли на якоре в Лимассоле перед тем, как начать последний этап нашего путешествия — вернуться обратно на Хаггопиану. Я отпустил команду на ночь на берег — всех, кроме Костаса, которому не хотелось уходить с яхты. Моя жена тоже уехала в гости к своим друзьям в Фамагусту. Что же касается меня самого, мне было неплохо и на корабле. Меня уже много дней мучило чувство усталости, какая-то апатия... Я лег рано. Из каюты я видел огни города и слышал тихий плеск волн о стойки причала, у которого мы были пришвартованы. Костас клевал носом на корме с удочкой в руках. Перед тем, как заснуть, я позвал его. Он сонно отозвался, сказав, что на море нет даже легкой зыби и что он уже выудил три отличных кефали... Когда ко мне вернулось сознание, оказалось, что прошло уже три недели, и я находился здесь, на Хаггопиане. Миксина еще раз укусила меня. Мне сказали, что Костас услышал всплеск и обнаружил меня в аквариуме у паразита. Ему удалось вытащить меня прежде, чем я захлебнулся, но пришлось побороться, чтобы оттащить чудище от меня... или, скорее, чтобы оттащить меня от чудища!.. Ну, как, начинает вырисовываться смысл, мистер Белтон? Видите? — он расстегнул рубашку и показал мне отметины у себя на груди — круглые шрамы примерно трех дюймов в диаметре, похожие на те, что я видел у рыбы-молота. Я замер в своем кресле при виде их огромного числа. Армянин расстегнул рубашку до шелкового кушака, и едва ли можно было найти хотя бы квадратный дюйм его кожи, который остался бы нетронутым. Многие из шрамов даже накладывались друг на друга.