Я просто послужил ей как могильщик.
– Зачем же вы решили заменить ее?
Мужчина рассмеялся и откинул капюшон, теперь она могла уже ясно рассмотреть черты мужественного и обветренного мужского лица.
– Потому что армейская жизнь – не для меня, хотя и по причинам, которые вы даже не можете себе представить, – ответил он.
– Откуда вы знаете, что я могу себе представить, а что нет?
– Потому что мы с вами оба – беглецы и, зная это, мы очень хорошо можем понять друг друга, – он встал и слегка поклонился. – Разрешите представиться – Паикман Дитч, названный так потому, что родился именно там.[6] Раньше я сражался на стороне Парламента, теперь объявлен дезертиром и мошенником, – он посмотрел на Николь, ожидая, как она отреагирует на его слова, но она только спросила:
– А другого имени у вас нет?
Темные глаза слегка смягчились:
– Мою мать звали Эмеральд,[7] и иногда я пользуюсь этим именем, хотя для армии, как вы сами понимаете, это не подходит.
– Могу себе представить!
Он коротко рассмеялся, и продолжал:
– Эмеральд была цыганкой, она умерла от родов в той самой канаве, в которой я родился. К счастью, другие цыгане услышали мои громкие вопли и подобрали меня, чтобы воспитать как цыгана. Это они научили меня любить землю и понимать, что говорят звезды, расшифровывать картинки в магическом кристалле и гадать на старинных картах.
– И теперь вы занялись этим всерьез?
– Может, я заслуживаю большего, чем это жалкое существование, что вела цыганка, в которую я превратился. Но эти изменения, которые произошли, и особенно эта неизбежная война… все это для меня совершенно неприемлемо и никак не вяжется с моими цыганскими убеждениями… Поэтому после Эджгилла я просто сбежал. Там я в первый раз в жизни убил человека, и уже, наверное, никогда не смогу после этого прийти в себя. Я просто ушел, стараясь попасть в Оксфорд, но к счастью, по дороге набрел на это место.
– А его хозяйка к тому времени уже умерла?
– Нет, это произошло через несколько дней. Сами понимаете, местные жители слишком ее боялись, чтобы приблизиться к дому. Поэтому она покинула этот мир в полном одиночестве, никто об этом не знал. Так что мне не составило большого труда просто превратиться в нее. А знаете, многие приходили ко мне из Оксфорда, но вы – первая, кто смог разгадать мой трюк.
– Как странно.
– Совсем нет. Просто мы оба находимся не на своих местах и, зная это про себя, видим, что другой тоже только играет чужую роль.
Николь вдруг задрожала от холода, несмотря на то, что в комнате было чересчур натоплено и душно.
– И какую же роль играю я?
– Я еще не понял этого. То, что касается меня, – тут все просто, я – это я, просто стараюсь быть похожим на кого-то другого. А вот ваша игра – это что-то гораздо более сложное. Кристалл показывает мне знаки, которых я не могу разгадать. Все, что я могу сказать, вы находитесь не там, где должны быть.
Николь быстро наклонилась вперед и схватила его обезображенную руку.
– А я вернусь туда, где мне положено быть? – спросила она.
Мужчина посмотрел на нее удивленно, его грубые черты исказила циничная усмешка:
– Как странно вы об этом спросили. Кто из нас может знать, ГДЕ ЕМУ ПОЛОЖЕНО БЫТЬ? Может быть, как раз то, другое место – не для вас, как не для меня поле боя, поэтому не из страха, а потому, что меня заставляет это сделать мое тщеславие, я должен задать вам вопрос. Считаете ли вы, что вам больше подходит то место, где вы находитесь сейчас?
– Вы мне заговариваете зубы, – ответила Николь, – ответьте только, вернусь я или нет.
Эмеральд развернул ее руку и поцеловал ладонь:
– Вернетесь, если захотите.
– Но я хочу.
– Для меня совершенно очевидно, что это не так. Ваши губы говорят эти слова, но пробовали ли вы спросить об этом у своей страдающей души?
– Вы все еще не ответили на мой вопрос, – продолжала настаивать Николь.
– Напротив, я ясно ответил. Вы можете вернуться, если хотите этого.
– Но СДЕЛАЮ ЛИ Я ЭТО?
Он помедлил, обдумывая свой ответ, и в этот момент на пороге комнаты появилась Джекобина.
– Там приближается группа всадников. Боюсь, как бы это не оказался отряд наших врагов, – произнесла она.
Эмеральд уже успел набросить на голову капюшон, скрывший его лицо, и ответил своим прежним, бесполым голосом:
– Нет, это очередная группа солдат, прибывшая на мельницу. Они каждый день приезжают сюда в это время, – он поднялся. – Надеюсь, вы обе удовлетворены, миледи.
Джекобина слегка нахмурилась:
– Мне бы хотелось, чтобы мое будущее было не таким запутанным и сложным.
– Жизнь сама по себе – очень сложная штука, – сказал Эмеральд Дитч. – И ни одна цыганка или цыган не в силах что-либо в ней изменить.
Николь встала.
– Я думаю, нам пора уходить. Спасибо вам за такие содержательные полчаса.
Прорицатель слегка поклонился:
– Вы не рассказали мне ваш сон.
Николь улыбнулась:
– Я думаю, что вы и без него узнали про меня достаточно.
Он пожал плечами и склонил голову набок:
– Возможно. Но помните о том, что я сказал. Окончательное решение, какой путь вам выбрать, зависит только от вас.
– Уж этого я ни за что не забуду, – ответила Николь, выходя из дверей хижины на солнечный свет.
Продолжающееся лето было наполнено жестокостью и военными конфликтами. Шестнадцатого июня, когда Николь, сама того не желая, справляла девятнадцатилетие Арабеллы (Джекобина, не придумав ничего лучшего, устроила для нее торжественный ужин), войска «круглоголовых» и роялистов сошлись в сражении возле Бата. И именно в этот вечер командующий королевским войском, сэр Ральф Хоптон, написал своему противнику, возглавлявшему войско парламентариев, и лучшему другу, блистательному и стремительному сэру Уильяму Уоллеру письмо, где предлагал ему встречу, чтобы на ней обсудить условия перемирия. Ответ сэра Уильяма явился документом, где в нескольких предложениях была отражена вся трагедия гражданской войны:
«Зная все Ваши достоинства и искренне ценя нашу с Вами дружбу, я с сожалением думаю о том расстоянии, которое теперь нас разделяет. Можете ни на минуту не сомневаться, что мои личные симпатии к Вам остались прежними, их ничто не может изменить, но я должен быть верен тем, с кем я служу. Один только Бог, живущий в моем сердце знает, как неприятна мне эта служба, как ненавистна мне война, в которой нет врагов… Бог был с нами в мирное время, Бог с нами и сейчас, в эти тяжелые военные годы. Мы с Вами – на огромной сцене и должны до конца сыграть каждый свою роль в этой великой исторической трагедии. Так давайте же делать это по совести, каждый на своей стороне, как велят нам наши убеждения. И какими бы ни были последствия и исход этой ужасной войны, я буду всегда надеяться, что мне не придется менять подпись, обращаясь к Вам:
