Горация Уолпола[1].
Она привела его к алтарю под угрозой страшного скандала. Ожидая его второго ребенка, она буквально заставила его жениться на себе и таким образом проложила себе дорогу в высший свет. И хотя времени на все ушло больше, чем она рассчитывала, это замужество было лишь частью ее обширных жизненных планов. Ибо ничто на свете не могло заставить ее остаться просто мисс Энн Кинг, дочерью захудалого армейского капеллана из Гастингса. Честолюбивые желания бушевали в ее душе, как пламя в очаге.
— Миледи, вы не заснули?
Она раскрыла свои огромные голубые глаза и взглянула на доктора:
— Нет, сэр, вовсе нет. Я размышляю над тем, как мне избавиться от этого ребенка.
Врач был слегка шокирован, но понял, что это упрек в его адрес, ведь он принимал у нее роды уже трижды за последние шесть лет, и два младенца уже умерли.
— Да, миледи.
— Итак, возвращайтесь через час, и тогда мы поторопимся.
— Да, миледи.
— И, доктор Картерет, будьте добры, проследите, чтобы граф в ожидании ребенка не поглощал слишком много виски. Но и не позволяйте ему идти спать, пока все не закончится.
Доктор улыбнулся. Его не могли обмануть ни хрупкий вид, ни голубые фарфоровые глаза графини Уолдгрейв. Он умел безошибочно распознать стойкого бойца в человеке, с которым его сводила судьба.
Когда он ушел, Энн вздохнула и опять уткнулась в подушку. На море поднялся шторм, и ей пришлось сражаться с огромными валами, прежде чем она достигла берега. Она закусила губу и услышала, как ноябрьский ветер мечется над Темзой и завывает в узких окнах готической виллы Горацио Уолпола. Внезапная резкая боль застала ее врасплох, она почувствовала, что ее уносит пенный гребень, и закричала.
Потом ей показалось, что на какое-то мгновение она покинула свое тело и находится в детской огромного мрачного особняка. Она стоит и смотрит на двух спящих детей. Мальчик, открыв глаза, произнес:
— Это ты, мама? Мне приснился такой страшный сон.
Потом он отвернулся и опять заснул, а она начала плакать, сама не понимая, почему.
— Ну-ну, леди Уолдгрейв, не надо так расстраиваться. Через минуту все кончится. Ну, еще одно маленькое усилие. Вот уже и головка показалась.
Она уже почти родила своего шестого ребенка, старательно тужилась. Наконец, повитуха сказала:
— На этот раз девочка. Очаровательная малышка. Пусть Господь благословит ее душу. Смотрите-ка, она будет рыжеволосой!
К Энн уже вернулось самообладание, и она произнесла:
— Значит, ее будут звать Горация Элизабет. Милое имя, вы не находите? Будьте так любезны, отправьте служанку, чтобы она известила моего мужа, и прикажите принести мне чаю.
Ей протянули малышку, завернутую в белое покрывальце, и она оценивающе взглянула на нее. У девочки было красивое личико, ее губы в дальнейшем приобретут гордый решительный изгиб. Она смотрела на мир широко раскрытыми удивленными глазами.
— Ну, что же, мисс, — произнесла Энн. — Посмотрим, на что вы окажетесь способной.
В дверях появился граф, от которого пахло виски.
— Джеймс, дорогой мой, подойди и взгляни на свою новую дочку. О Горации Элизабет еще услышит весь мир.
Граф Уолдгрейв улыбнулся и склонился над малюткой. Он уже давно взял себе за правило не спорить с женой в тех случаях, когда предмет спора не казался ему важным.
Джекдо[2] никогда толком не понимал, что означают эти пылающие кометы, которые проносятся у него в голове. Но, начиная с третьего дня рождения — а с тех пор миновало уже три года, — эти пляшущие звезды появлялись уже четыре раза. И сразу же после того, как они гасли, перед его взором вставали яркие картины, которых в действительности быть не могло.
В первый раз он увидел свою кошку, раздавленную колесами экипажа, — и через четыре дня она была мертва. Потом возник образ новорожденной девочки, завернутой в кружевное белое покрывальце; ее младенческое личико было обрамлено густыми рыжими волосами.
Третье видение просто испугало его: он увидел свою тетю, сестру-близнеца своей матери, умершую в возрасте семнадцати лет, которая некоторое время постояла в дверях его комнаты прежде чем растаять. Она улыбалась и протягивала к нему руку.
— Мама, зачем она приходила? Я думал, она умерла.
— Это происходило в потустороннем мире, Джекдо. Просто ты обладаешь особым даром, который позволил тебе увидеть ее.
— А что это за дар?
— Это наше фамильное свойство, мой дорогой. Время от времени у кого-то из нас оно проявляется, хотя у меня его нет. Мы происходим от одной цыганки, которая жила больше трехсот лет назад. От великого герцога Норфолкского у нее родился ребенок, который вырос и стал астрологом и мистиком. Его звали Захарий. Вот откуда у тебя этот дар.
Джекдо кивнул, ощутив радость от того, что в жилах его предков по материнской линии течет эта древняя дикая кровь. Его отец, Джон Уордлоу, не был ему близок. А Хелен Гейдж оставалась, как и много лет назад, притягательной и волнующей, с ее цыганскими волосами цвета воронова крыла, необыкновенно синими глазами и сердцем, в котором еще не угас огонь юности. Ее отцом был Джекоб Гейдж, один из чудесных детей дома Фитцховардов. У отца был брат-близнец, ее дядя Джеймс; оба они, так же как и тетя Пернел, являлись детьми якобита[3] Гарнета Гейджа. Их дедушкой, прадедом Хелен, был знаменитый повеса Джозеф Гейдж. Впрочем, Хелен и ее умершая сестра Мелани еще совсем маленькими девочками слышали, что все было не совсем так. В семье разразился ужасный скандал в связи с тем, что отцом Гарнета был, вероятно, не Джозеф, а какой-то другой, совершенно неизвестный человек. Но Хелен гнала от себя прочь эту неприятную мысль. Ей казалось, что если в действительности она происходит не от легендарного Джозефа, то лучше было бы ей и вовсе не родиться на свет.
Но обо всем этом в семье никогда не говорили, и Хелен даже не была уверена, слышал ли вообще об этом Гарнет. Она надеялась, что не слышал, потому что ему было бы трудно смириться с этим.
С ее отцом Джекобом дела обстояли иначе: даже если он и знал обо всем, он никогда никому не рассказывал об этом и сделал блестящую карьеру. Сначала он был полковником в испанской армии, а потом стал пэром Англии — король Георг III наградил его, несмотря на небезызвестные якобитские взгляды всего семейства Гейджев, за то, что Джекоб выполнил некое деликатное поручение, которое помогло заключить торговый договор между Британией и Испанией.
Джекдо знал, что все эти старики до сих пор живы. Конечно, не Джозеф и не Гарнет, но зато были живы бабушка Пернел и дедушка Джеймс. И дедушка Джекоб все еще жил в Дорсете, наслаждаясь на старости лет жизнью английского аристократа. Его жена леди Гейдж родилась в Кастилии, ее отцом был испанский гранд. Именно от него Хелен и Джекдо унаследовали смуглую кожу и выразительные черты лица. Семейство было блестящим, и неудивительно, что очаровательные Хелен и Мелани Гейдж считались в английском обществе самыми выгодными партиями.
Поэтому никого не удивило, когда Джон Уордлоу, чопорный молодой человек, уставший от своей надоедливой матери, безумно влюбился в обеих сестер. Он с радостью женился бы на любой из них. Он был бы благодарен за брошенный на него нежный, пусть мимолетный взгляд. И когда Мелани умерла от лихорадки, Хелен, ища утешения, наконец обратила внимание на корректного молодого военного. Его самое заветное желание исполнилось.
Джекдо, их второй ребенок, всегда думал, что его рождение было горьким ударом судьбы для отца. Мальчик был маленького роста, одна нога была короче другой на три дюйма, поэтому полностью исключалась военная карьера, что было в традициях обеих семей. Тем не менее, его окрестили Джоном в честь отца. Но из-за смуглой кожи и острого зрения он вскоре получил прозвище Джекдо. Он был настоящим Вороненком, предоставив своему старшему брату Роберту расти большим и красивым — таким,
