протягивали, как руки, свои длинные ветви, пытаясь схватить летящие мимо снежные хлопья. Когда карета Уордлоу проезжала по деревянному мосту, гости увидели замерзшую реку, стиснутую обледеневшими берегами. Дома нигде не было видно; но вот дорога сделала еще один — последний — изгиб, и над ними навис унылый и мрачный, словно зачарованный, замок. Здесь им предстояло провести несколько дней. Перед ними предстал Саттон со всей его великой историей, королевской славой и неумолимым наследием родового проклятия.
Когда-то это здание имело четыре крыла, теперь осталось только три. Там, где некогда выступала вперед гордая Привратная башня, теперь зияла пустота. Стена, с которой столько глаз когда-то пристально всматривалось в даль, чтобы разглядеть скачущего к замку гонца, теперь окончательно разрушилась. Не было больше на свете парящих ворот сэра Ричарда Уэстона.
Никто из гостей не издал ни звука. Все были подавлены величием древнего замка. Хелен погрузилась В воспоминания о семье Гейдж, связавшей себя с владельцами замка Саттон благодаря браку Элизабет Гейдж и Джона Уэстона; поэтому родовое проклятие замка пало и на них, но ее семье удалось избежать его потому, что Джозеф Гейдж поклялся никогда не переступать порога этого дома. Он уехал на службу в армию испанской королевы и там воспитал Гарнета, дедушку Хелен.
Джон Уордлоу с грустью думал о расходах на содержание такой громадины. Он был генералом Британской армии, но его жалованья никогда не хватило бы, чтобы поддерживать в порядке подобное жилище. Хелен говорила ему когда-то, что старый Джон Уэбб Уэстон — отец теперешнего семейства — хотел снести этот дворец и отстроить его заново. Он унаследовал его в весьма плачевном состоянии от своей родственницы Мэлиор Мэри, которая, как понял генерал, сошла с ума и теперь жила в полном уединении, хотя в свое время была красавицей и ее преследовало множество поклонников.
«Странные дела», — подумал он, слегка покачав головой.
Дети тоже задумались. Роб представил себе, в какие интересные игры он сможет играть в этом парке, как будет везде бегать, прыгать и лазить по деревьям.
А Виолетта, надев нарядный чепчик своей самой любимой кукле, рассказывала ей, что она будет самой красивой среди всех игрушек, живущих в этом огромном страшном доме, пугающие очертания которого приближались с каждым грохочущим поворотом колес.
Джекдо мечтал о девочке с волосами цвета пылающей осенней листвы. Он знал, что звенья событий, которые приведут его к ней, уже начали соединяться между собой, что Саттон ждет его и каким-то необъяснимым образом изменит его жизнь. Но Джекдо пока еще не знал, как это произойдет. Ясно было лишь, что впереди очень важная встреча.
Но когда распахнулась массивная дверь и открылся огромный, как кафедральный собор, Большой зал, Джекдо почувствовал разочарование: он увидел семью из четырех детей и двух взрослых, но никто из них совершенно не был похож на девочку из его видения. Он ощутил себя обманутым, сбитым с толку, но, как только услышал: «Я — Джон Джозеф Уэбб Уэстон. А ты — тот, кого называют Джекдо?», то сразу же все понял.
Он приехал сюда из-за него. Перед ним стоял мальчик, которого Джекдо почувствовал братом, даже более близким, гораздо ближе глупенького Роба. Это было живое воплощение родственной души.
— Да, я Джекдо, — ответил он.
— Хорошо. Ты любишь играть в войну?
— С оловянными солдатиками?
— Да.
— Роб должен играть лучше меня. Он спортсмен.
Джон Джозеф ухмыльнулся:
— Для проведения военных маневров нужна голова, а не спортивная ловкость. Я предпочитаю тебя.
— Хорошо, — Джекдо несколько неуклюже и комично поклонился.
Джон Джозеф был полон жизни и принадлежал к тем людям, общаться с которыми всегда интересно. Он был довольно высоким для своего возраста и уже отличался той броской красотой, которая в дальнейшем будет выделять его среди товарищей. Шапка густых каштановых волос, глаза цвета зимних морских волн — светло-голубые, с синей каймой, — привлекали внимание, так же как и строгий прямой нос и улыбающийся чувственный рот. Наследник поместья Саттон был почти так же красив, как и первый владелец замка — Фрэнсис Уэстон, окончивший свою жизнь на плахе.
Но Джекдо пока ничего не знал о трагической истории замка, застыв в благоговейном трепете перед своим родственником. Он, наверное, всегда будет оставаться маленьким Джекдо, рядом с этим жизнерадостным симпатичным юношей он всегда будет выглядеть достаточно жалко.
— Вы, наверное, голодны? — спросила миссис Уэбб Уэстон. — Как только вы посмотрите свои комнаты, мы все вместе выпьем чаю. Сейчас мы живем только в западном крыле, так что вы не заблудитесь. Такая жалость, но мы ничего не можем поделать с остальной частью замка. Это все так тяжело, так тяжело…
Она грустно покачала головой. Миссис Уэбб Уэстон была хрупкой блондинкой с приятным лицом; губы ее то растягивались в улыбке, то складывались сердечком в зависимости от того, что она говорила.
— Да-да, — сказал отец Джона Джозефа, которого тоже звали Джон Джозеф. — все это действительно так удручает. А ведь когда-то дом был так красив. Но вы понимаете. Что тут поделаешь? Боже мой!
Все направились к лестнице и поднялись наверх, чтобы осмотреть комнаты.
— Надеюсь, вам здесь понравится, — сказал Джон Джозеф-старший. — Мы очень старались. Ужин хороший, но комнаты холодные. Впрочем, тут уж никто не виноват.
Миссис Уэбб Уэстон глупо хихикнула:
— Вашим детям не придется выслушивать сказки о привидениях. Саттон совсем не такое место.
— Тьфу-тьфу, — хохотнул ее муж, но Джекдо все равно вздрогнул, оглянувшись на мрачный, полный теней Большой зал.
— Ну и дела у нас творятся, — сказала Энн, графиня Уолдгрейв.
— Что-что? — рассеянно спросил граф.
— Одной из наших служанок кто-то преподнес младенца на Рождество, и она клянется, что это Джей-Джей.
— Ему следует отрицать это, — сказал граф, не поднимая глаз.
— Прошу прощения, я, кажется, не расслышала.
Энн застыла, не донеся до рта серебряную вилку с лососевым суфле.
— Я сказал, что нужно все отрицать. Это единственный выход.
— О, да. Это совершенно в вашем духе, Джон Джеймс.
Когда она сердилась, она всегда называла его полным именем.
Граф слегка опустил газету и взглянул на нее своими голубыми глазами, полуприкрытыми стеклами очков.
— Дорогая, но это же служанка, — мягко возразил он и снова углубился в чтение.
Графиня яростно взглянула на него. За долгие годы совместной жизни у графа выработалась привычка указывать жене ее место. Ведь несмотря на его безобразное поведение в молодости, которое, казалось, в точности повторяли его сыновья, граф Уолдгрейв был рожден аристократом, в отличие от своей супруги. И если граф хотел одернуть мисс Энн Кинг из Гастингса, ему достаточно было одного взгляда.
— Джеймс, — произнесла она несколько тише, но не менее настойчиво.
— Да? — газета оставалась неподвижной.
— Нам с тобой действительно надо поговорить.
— Позже, моя дорогая, позже. Прошу тебя, сначала доем.
— Но ведь и в самом деле все ужасно.
Газета слегка пошевелилась, но никакого ответа не последовало.
— Я говорю о нашем старшем сыне, сэр.
— А я читаю о том, что король поехал на зиму в Брайтон.
— А меня волнует не то, где наш государь проведет зиму, а то, где встретит весну еще не родившийся маленький бастард.
