подогнув передние ноги. Животное подняло голову и сонно посмотрело на нее.
Гляди-ка, луна уже взошла! Деревья скребли черными ветвями звездное небо. Листья почти облетели, но кроны по-прежнему скрывали в своей гуще птичьи гнезда, заслоняли дорогу и отца, неслышно шагающего домой. Во всем ощущалась какая-то странная свобода, незапертость. Интересно, он еще в деревне или уже рядом, где-то за деревьями? Мир вокруг Лиги словно замер, ожидая, когда отец придет и выскажет, что она сделала не так, придумает ей наказание за недошитую рубаху, плохо поднявшийся хлеб и, главное, за ребенка.
Может, взять фонарь и пойти ему навстречу? Нет, тогда Па разъярится еще больше — мол, почему бросила дом! Если он напьется у Осгуда, то Лиге не избежать трепки в любом случае, и не важно, останется она в хижине или выйдет на дорогу, готова рубашка или нет. Отца будет бесить уже само существование Лиги, ее нынешнее положение, а также собственная глупость, по которой он пропил все деньги, вырученные за дичь и предназначавшиеся для знахарки.
Лига легла в постель. Ночь за окном наполнилась шорохами и звуками шагов, воображаемыми криками пьяного отца, доносящимися из-за леса, с большой дороги, тропинки, ведущей к дому. Или он, будто сыч, окликает ее из-за соседних деревьев? Всю ночь Па бродил кругами возле хижины, так и не приблизившись, но каждую минуту грозя своим появлением. В одном из снов Лига решила уйти из дома и выспаться в укромном уголке леса, где отец ее не найдет, однако не проснулась настолько, чтобы осуществить свой план.
Наступило утро, свежее, как парное молоко, разлитое в небе; сверкающее росой, звенящее птичьими песнями и жужжанием пчел. Солнышко протянуло золотистый луч в раскрытое окно и разбудило Лигу, свернувшуюся калачиком на выдвижной кровати. Па возвратился, а она не услыхала? Нет, большая кровать ровно застелена, как и накануне вечером. Неужели он спьяну завалился на пол с другой стороны? Лига взобралась на кровать и свесила голову. Никого. Тогда она села и устремила взгляд в странную пустоту. С надеждой подумала: может, Па заночевал у какой-нибудь женщины? Тогда все понятно, да. Хорошо бы он закатил пирушку с этой женщиной, отвлекся и забыл про Лигу, про то, что собирался вытравить ребенка.
Как бы то ни было, нужно одеться, чтобы к его приходу не выглядеть слишком доступной. Лига умылась и привела себя в порядок, затем вышла на улицу и подставила лицо солнечным лучам. День раскинулся перед ней во всем своем великолепии. И все же что-то неправильное было в том, что Па дал ей столько воли.
Лига подоила козу, перевернула сыры, съела немножко хлеба с молоком, убрала со стола. Села у окна с шитьем и сделала злополучную сборку так быстро и аккуратно, что сама удивилась вчерашней неудаче. Закончив с рубашкой, она отправилась нарвать зелени у болота, решив заодно проверить силки. Если попалась какая-нибудь птица или зверь, она порадует отца супом либо приготовит жаркое, пока он не успел продать добычу на рынке и пропить деньги. Па задаст ей взбучку, зато она поест мяса.
Когда на закате Лига вернулась домой, отца по-прежнему не было. Она растерялась. Наверное, надо пойти в деревню и разыскать его, вытащить из трактира Осгуда, прежде чем он нарвется на неприятности. Ради своего же блага она должна найти Па, убедиться, что он не переломал себе ноги и что его не посадили в острог. Действовать нужно, не мешкая, не дожидаясь, пока кто-нибудь из соседей придет к ней, доложит последние сплетни и с презрительной усмешкой спросит: «У тебя ведь кроме него никого нет?». Да еще сделает собственные выводы.
Лига легла в кровать и крепко заснула. В эту ночь ей спалось лучше, чем в прошлую. Утро встретило ее обложным дождем и напомнило о неприятной обязанности. Отец будет вне себя от злобы, что она не забрала его из трактира раньше, прежде чем он спустил все вырученные деньги. Или взъярится, что Лига не выяснила, где его держат, и не упала в ноги хозяевам, умоляя отпустить ее единственного кормильца.
Накинув на плечи холщовый мешок, Лига зашагала по тропинке в сторону деревни, туда, где были люди. Две ночи и два дня без грубых окриков и брани; никто пинками не загонял ее в угол и не велел сидеть там без единого звука. Лига словно парила на крыльях.
Она нашла отца в придорожной канаве. Па лежал лицом вниз, в воде, густо засыпанной осенними листьями. Несколько листочков упало на куртку и волосы, словно лес пытался как можно скорее спрятать его. Он не утонул — с одной стороны голова была пробита, пол-лица превратилось в кровавое месиво, а когда Лига перевернула его, то увидела на лбу четкий след лошадиного копыта.
Она молча стояла и смотрела на отца. Что ей теперь делать? У нее не хватит сил тащить его. Да и куда тащить? Какой в том прок? Надо вырыть могилу и закопать его прямо тут, у канавы — она сумеет перекатить тело. Но ведь для этого нужно оставить его здесь и сходить за лопатой… Теперь, когда Лига нашла Па, как ей уйти? Что скажут люди? Она продолжала стоять, мучаясь сомнениями, вновь и вновь разглядывала следы ужасной силы, которая убила отца, и не верила своим глазам.
— Что тут у тебя, Лига Лонгфилд?
— Да вот, отец… Кто-то переехал его и сбросил с дороги.
— Выглядит не ахти.
— Он мертв…
Па лежал в канаве, смущая живых своим видом: голова в грязной воде, уцелевшая половина лица как будто погружена в сон, один глаз чуть приоткрыт, в волосах сухие листья, точно у девушки, нарядившейся на осенний карнавал, красный лист прилип к зияющей ране на голове.
— Видать, попал под лошадь.
— Да, видать.
Из желудка к горлу Лиги подкатил комок, она сглотнула и отправила его обратно. Еще не хватало лить слезы по старому негодяю. Кого оплакивать —
Другая часть ее, однако, пребывала в смятении. А жила бы она вообще на свете без этого человека, без его голоса и фигуры, определявших каждый ее шаг? Лига не имела ни малейшего представления, как существовать в одиночку. Хотя нет, почему в одиночку? С ребенком, с ее ребеночком!
Йенс повозил костылем по дороге.
— Уложишь его на кухонный стол? — спросил он.
— Думай, что говоришь! — огрызнулась Лига.
— Ну, чтобы обмыть. Покойников перед похоронами всегда обмывают.
— А-а, — протянула Лига, сгорая от унижения. Ей казалось, что от нее пахнет прикосновениями отца, что она выдает себя каждым жестом, каждым движением ресниц. Постыдная правда стояла у нее в глазах. Поэтому-то Па и запретил ей в последнее время появляться в городе, ведь она не могла хранить тайну и всем своим видом свидетельствовала о том, чего никто не должен знать.
— Позову Себа и Па, чтобы помочь перенести его к тебе, — сказал Йенс.
— Спасибо.
Мелкий дождь сыпал с неба и бормотал в деревьях на разные голоса. Йенс заковылял к деревне. Превратившись в плоскую бледную тень, отделенную плотной пеленой дождя, он вдруг обернулся.
— Ступай домой. Его принесут.
— Не могу же я…
— Вымокнешь, да и только. Продрогнешь до костей. — Йенс скрылся в сером полумраке.
Лига все стояла в нерешительности. В конце концов, только потому, что ей сказали, что делать, и не пришлось самой ничего решать, она накрыла лицо Па мешком и пошла домой, оставив мертвецу тепло и защиту холста. Дождь лился ей за шиворот, словно в наказание за то, что она не отыскала отца раньше, за то, что она так бесполезно жива, за все.
Вернувшись в хижину, Лига убрала со стола кадку с сырами, смахнула в ладонь хлебные крошки и выбросила их в мокрую траву на улице. Потом раздула огонь и села в уголке, размышляя о том, как все переменилось. С ее плеч свалилась такая тяжесть — просто удивительно, что она не взлетела к потолку, не растворилась мириадами мельчайших частичек, как дым или пар. Скоро придут люди и сделают этот дом совсем другим. Они обязательно заметят, как аккуратно Лига вела хозяйство, посмотрят на большую кровать родителей, на маленькую выкатную кроватку, но не будут знать — по крайней мере наверняка — о тех мерзостях, которые здесь происходили. Разумеется, никто не станет обсуждать эту тему при ней, даже
