оказываются в тяжёлом положении, что поделаешь…
Потом мы взяли свои вещи и вышли из вокзального здания. За дверью нас встретила пелена медленного мелкого снега. Прокладывая одинокую цепочку следов, мы идём на платформу и начинаем ждать снова. Когда мокрый снег слепит глаза, когда трясёт озноб и раскалывается голова – нужно думать о том, что где-то в темноте, уже недалеко, к тебе идёт могучая помощь, стоит только набраться терпения, а она абсолютно точно прийдёт в предопределённый час, и спасёт тебя, и обернёт теплом и покоем…
Сперва в той стороне заблестели отражёнными бликами мачты электрической подвески, затем издалека и как-то сбоку выплыл сноп света, начал приближаться и увеличиваться, окружённый ореолом искрящейся снежно-водяной мороси. И уже задрожал перон, и мимо поплыли тяжкие колёса и бесконечно длинные металлические бока вагонов с ледяными подтёками и гроздьями. И вот уже ступени, тамбур и благословенное тепло коридора. Вагон спит, в нашем купе мы одни. Поезд пока не тронулся, проводница не пришла за билетами и еще нельзя взять постели, мы сидим у окна и смотрим на уже отстранённую от нас двойным оконным стеклом метель, на эту чужую случайную станцию, которая для меня сейчас исчезнет навсегда.
Потом мы неспеша устраиваемся на остаток ночи. Когда я возвращаюсь после умывания, постелены уже обе постели, что меня даже смутило бы, если б не было это сделано с такой естественной непринуждённостью. И, наконец, я опускаю голову на подушку, и перед глазами тёмный потолок, перерезаемый редкими бликами пробегающих отсветов, и от сознания, что она притихла здесь совсем рядом, поднимается в душе покой, разрастается, охватывает и убаюкивает, отгоняя всё тяжелое и мрачное…
Меня будит негромкий стук открывающейся двери. Она, уже одетая, стоит в проходе.
Я приподнимаюсь на локте.
– Уже скоро моя станция. Я старалась не разбудить вас, даже не зажигала свет…
– Да нет, это даже хорошо, что мы можем попрощаться. Как выспались?
– Немножко мало, но ничего, отосплюсь дома.
– Вам от станции далеко ехать?
– Нет, недалеко, но автобус будет не раньше шести часов. Да всё это не страшно, главное – я уже почти приехала. Ну, я пойду, всего вам хорошего, счастливо доехать.
– Спасибо. До свидания, передавайте привет речке Серёже.
– Обязательно.
Она вышла и прикрыла дверь. Я сел, поднёс к глазам часы. Пять часов, ровно сутки в дороге. В заоконной синеве просматривается убегающая назад бесконечная лента леса, ели стоят в глубоком снегу – здесь, на севере, зима ещё в силе.
Я снова опустился в нагретую постель и повернулся к стене. Надо было спросить, как её зовут. Ехать ещё оставалось несколько часов. Вагон подрагивал на спокойном ходу, мерно гудели колёса. Головная боль прошла, было уютно и покойно, и в наползающем полусне перед глазами проходили величественные и приветливые нагорья Монголии, окрашенные яркой рериховской синью, и пурпуром, и белизной, и изумрудом…
Длинная История
Совместное обучение ввели, когда мы были уже в девятом классе. Помню, первое время ужас как было неловко при девчонках пару получать… А потом ничего, привыкли. Но всё же долго были врозь, почти до конца десятого класса. Там уже на май, помню, устроили вместе вечеринку… Один только парень у нас с девчонкой ходил с девятого класса и весь десятый, потом ещё весь институт – они долго ходили и потом- таки поженились. Я тоже там в одну девчонку влюбился, но у нас так ничего и не вышло.
Она, правда, не в нашем классе училась, я был в 'А', а она в 'В', так что я на неё только издали закидывал. Ну, а потом я там нагрубил русачке: она пристала, что я списывал, а я как раз не списывал, ну я ей сказанул… Так меня, значит, вроде как исключили и потом перевели из 'А' в 'В'. И я сидел как раз впереди неё, так я сошлифовал пятак с одной стороны и отполировал как зеркало. И на уроках в этот пятак смотрел на неё. Нет, она не замечала, ведь это ж просто лежит себе пятак на парте – а потом беру так близко к глазу и рассматриваю. Вообще девчонка была гордая. Не то, чтобы очень красивая, но своеобразная такая. Она там греблей занималась, потом она получила мастера. Так что натренированная, и фигура такая.
И в очках, а женщины в очках – это моя слабость.
Ну, потом уже, конечно, мы больше стали там туда и сюда вместе. Я даже ходил её встречать после тренировок, она на нижней стрелке тренировалась. Как-то, помню, она задержалась, и пошел дождь сильный, и я два часа на мосту стоял…
А раз мы с ребятами на школьном дворе в ножичек играли, моим ножом. Так в общем получилось так, что Колька, корешок мой, бросил ножик, и он не встряв в землю, упал. А она сказала, что нож такой же тупой, как и его хозяин. Ну я, понятно, тут же психанул, и мы вроде как рассорились.
Но она, видно, тоже ко мне что-то всё-таки питала… Вот потом как было: у нас был культпоход на какой-то фильм – кажется что-то, что нужно было по программе, не помню что именно, но что-то в двух сериях, шёл весь класс. Так я как зашёл в зал, смотрю, где моё место, а там как раз по одну сторону Колька, а по другую – она. Ну, я прошёл в следующий ряд и попросил там одну: 'Таня, говорю, сядь, пожалуйста на моё место, а я здесь…' Она, Лида, конечно вида не подала, и через два года только я узнал, что дома потом к ней из-за этого скорая помощь приезжала ночью…
А там летом я познакомился с одной девчонкой на даче, а после в Москве тоже заходил к ней. Ну, там немножко целовались и всё такое прочее. Но всё равно это, конечно, было только так, и потом мы перестали видеться. А тут мы всё были вроде как врозь, и только потом уже, после Нового года как-то помирились, и уже тогда началось: и ходили вместе, и я к ней всё звонил – у нас-то телефона не было. И она мне про свои тренировки рассказывала, как после зимы они спускали лодки на воду, как там перевернулись…
