Предлогом послужил её заводской пропуск, лежавший открытым на её столе, да ещё отсутствие в комнате третьих лиц.
– Козырева Александра Михайловна, – громко прочёл я, зная уже, между прочим, что её зовут Шурочкой. Она подняла от книги глаза и едва заметно улыбнулась, что было понято мною как одобрение моей попытки.
– Что это вы читаете, Марло? – продолжал я с оттенком восхищения, оправдывая нелепость вопроса, – нравится?
– Шурочка неопределённо кивнула
– Да, ведь чтоб читать, времени почти нет, – сказала она, больше придавая значение факту незаконного чтения художественной литературы в рабочее время.
– А чем же вы заняты после работы? – вырулил я на надёжную тему.
– Институт, приходится заниматься, и ездить далеко.
– А живёте вы в городе или здесь, на окраине?
– Здесь, в общежитии.
– Так вы не местная! Откуда же вы приехали?
– Я в Орше техникум кончила.
– И сюда приехали по назначению?
– Да.
– И родные ваши в Орше живут?
– У меня нет родных.
– Как, совсем нет?
– Нигде. Я в детдоме выросла. Я туда во время войны попала, мне и года не было.
– Так откуда же известны ваше имя, фамилия? – я кивнул на раскрытый пропуск.
– А они не мои. Это когда думали, что меня нашли родители, но потом оказалось, что вышла ошибка.
Шура теперь стояла, заложив руки за спину и прислонившись к подоконнику в своей, как я успел заметить, излюбленной позе. Она серьёзно смотрела на меня, не возражая, очевидно, против того, чтобы продолжать, так же немногословно, этот разговор, который совершенно неожиданно для меня завернул в такую глубину и вызвал столько странных чувств, что я не знал, как мне быть. Но тут комната наполнилась людьми, и всё как-то замялось.
Однако, ощущая связавшую её со мной нить откровенности, я на следующий день, найдя подходящий момент, рискнул пригласить её в кино. Шурочка просто и серьёзно приняла приглашение. Договорились встретиться возле гастронома – одного из немногих надёжно известных мне здесь ориентиров. Свидание, конечно, произошло под дождём. В кино Шурочка так же спокойно и серьёзно смотрела на экран, а я по своей инициативе изредка кое-что пояснял ей, так как не сомневался, что, несмотря на Кристофера Марло, ей не всё будет понятно в перипетиях с фальшивыми жетонами казино и валютных комбинациях из заграничного детектива.
А когда мы вышли из кино, мы увидели, что свершилось чудо: дождь прошёл, сырой воздух был прозрачным и тёплым. Я взял Шурочку под руку, она, спрятав руки в карманы пальто, медленно пошла по уже пустынной, слабо освещённой цепочкой фонарей улице в сторону, противоположную той, откуда мы пришли.
После некоторого молчания, не тяготившего, очевидно, нас обоих, я решился заговорить о том, что в мыслях моих не оставляло меня всё время:
– Шура, как же это получилось, что вас нашли и ошиблись?
– Да так, очень просто. Мне тогда уже четырнадцать лет было, а у них тоже девочка была такого же возраста.
– Так что, они её разыскивали?
– Да.
– Почему же они решили, что это вы?
– Всё совпадало и была похожа.
– И они вас забрали?
– Да.
– А где они жили?
– В Москве.
– Ну, а как же потом обнаружилось, что это не вы?
– А их дочь нашлась…
И дальше из скупых спокойных ответов стала вырисовываться удивительная история, возможная только в реальной жизни, которую не подделает никакая выдумка.
…Подобранная в трагическом хаосе войны девочка, лишенная родных, подлинного имени, отчества и фамилии, живёт в оршанском детдоме, полностью сросшись со своей судьбой. И вот неожиданно, через десять лет после окончания войны, ей сообщают, что её нашли родители. Её отец – дипломатический работник, занимавший должности посла СССР в различных европейских странах. Происходит встреча с родителями, её забирают в Москву. У неё настоящее, новое для неё имя, настояшая семья, квартира, она
