услуги в любой роли и даже предпринимал сам отчаянные попытки помочь больному, как в случае с женщиной-гипнотизером (Данин привозил гипнотизера).
Мне было ясно, что, если Дау вернется к работе, ученикам своим он уже будет не нужен. Вакуум заполнился. Почти пять лет жизни института без Дау сделали свое дело.
Все эти мысли я ему однажды выложил. Выслушав меня внимательно, он спокойно ответил:
— Видите ли, Кирилл Семенович, мои ученики выросли, и они мне не больше нужны, чем я им. Хотя в последнем я сомневаюсь. Но ведь дело не в этом, а в том, что я привык и люблю работать с молодежью. Молодежь будет всегда. Между прочим, это барометр нашей старости. До тех пор, пока я буду испытывать влечение к молодежи, я не посчитаю себя старым. С того дня, как мой интерес к ней иссякнет, наступит старость.
Итак, звать кого-либо, чтобы показать, что Дау становится прежним, вряд ли имело смысл. Я полагал, что его возвращение к творческой работе скажет само за себя, но задача состояла в том, чтобы снять боли в животе.
Если просмотреть в аспекте движущейся киноленты динамику тех изменений, которые происходили на моих глазах и на глазах близких к нему людей, то все менялось, кроме болей в животе, которые в сочетании со вздутием кишечника то более, то менее сильно беспокоили больного. Учтя все это, я пришел к выводу, что настало время попытаться прогнозировать течении болезни и подумать, что предпринять.
Для построения прогноза имела значение еще и динамика процесса. Если эта схема, которой мы пользуемся применительно к острым хирургическим заболеваниям, дает для оценки динамики процесса час или два — не более, то в состоянии Дау не было повода к поспешности, но все же построить прогноз было необходимо. Коль скоро в психике больного наметились признаки явного улучшения, следовало ожидать и дальнейшего и, по-видимому, все убыстряющегося возвращения к нормальной мыслительной деятельности. Дело было, конечно, не в фантомных болях, поскольку этот 'фантомный синдром' рассыпался — боли в ноге прошли, ежеминутное желание пойти в туалет стало сменяться 10–20 минутными перерывами, а после лечения кандидамикоза и еще реже. Не было оснований думать и о гибели гипотетических клеток ближней памяти, ибо в состоянии Дау не было ничего исключительного в сравнении с обычной глубокой контузией мозга с длительной потерей сознания. Мне всегда казалось при анализе таких состояний, что глубокие ушибы мозга скорее бьют по ассоциативным связям и эти связи восстанавливаются по мере выхода клеток из состояния стойкой ишемии. Таким образом, центр тяжести в оценке прогноза перемещался к спаечной болезни, именно тут надо было подумать о будущем. Спаечная болезнь при таком настойчиво интермиттирующем течении, как подсказывал мне мой опыт, обобщенный в соответствующей монографии, могла привести больного к острой спаечной атаке внезапно или постепенно, и тогда спасение больного будет предприниматься в условиях свершившейся катастрофы в брюшной полости.
Но вопрос об оперативном лечении был преждевременен.
Второй год наблюдения показал, что наши предположения верны.
К сожалению, они оказались верны во всем.
Все разговоры, которые приведены мною, происходили в основном после возвращения Дау из Чехословакии. У него появилась потребность общения с людьми. Он охотно высказывал свои суждения. Он беседовал с сыном, проверил его знания и сказал, что он сделает его теоретиком'.
К заключениям К.С.Симоняна хочу добавить: после кандидамикоза и последующей промывки кишечника в Карловых Варах у Дау исчезло чувство страха перед грозящим извержением кишечника.
В дни болезни Дау, когда наглое и хамское поведение Женьки вселило в Дау мысль о самоубийстве, мысль о его обреченности, я была так поглощена состоянием Дау, что забыла, что у меня есть еще и сын. И только глубокой ночью, когда Дау спал после двух часов, вспоминала: а ведь Гарик еще не вернулся. Уже три часа ночи. Обостренное нервное состояние. Было ужасно! Вдруг слух улавливал еле слышное движение внизу. Облегченно вздыхаю. Наклоняюсь вниз через перила лестницы: 'Мальчик, почему так поздно?'. Еле слышный шепот: 'Мама, а зато я не курю'. 'Согласна, вопросов больше нет. Еду найди сам'.
Но в один прекрасный день сын зашел ко мне в кухню и сообщил:
— Мама, я решил жениться.
— Гарик, когда тебе было три года, ты уже тогда меня испугал, заявив, что ты решил жениться. Тогда я тебя спросила: 'Ты сейчас решил жениться?'. Ты мне ответил: 'Нет, что ты, мама, когда мне будет 8 лет'.
— Мама, я уже просрочил более десяти лет.
— Гаренька, а не рано ли? Главное, папка наш так еще болен. Ты не мог бы подождать его выздоровления?
— Понимаешь, мам, на нашем курсе уже должно произойти распределение. У Светы нет московской прописки, ее могут распределить в Крым. Она ведь астроном. В Москве ее могут оставить, только если мы поженимся. Если она уедет, я могу ее потерять. А я этого очень боюсь.
Причина разумная, подумала я.
— Гарик, а ты понимаешь, что это на всю жизнь.
— Да, мама, я полюбил серьезно.
— Но на всю ли жизнь? — подумала я. Потом вспомнила: поздние возвращения, по выходным дням сообщения: 'Еду на дачу, там переночую'. Он стал ездить на нашей «Волге».
— Ну что же, Гарик, я согласна. Пойди скажи папе.
— Мама, скажи папе сама, когда я уйду.
— Нет, мальчик. Если ты уже решил жениться, найди в себе мужество сам сообщить отцу.
— Мама, пойдем вместе.
— Хорошо, пойдем.
— Танечка, идите обедать. Я уже вам накрыла стол.
Гарик закрыл за Таней плотно дверь. Я села возле Дау, Гарик, смущенный, тонкий, высокий, стал возле постели отца.
— Папа, я хочу жениться.
Дау рассмеялся.
— Вот это новость, Гарик. Ты, по-моему, еще не имеешь собственной зарплаты, а уже собрался жениться!
Гарик обратился в спасительное бегство.
— Дау, ну зачем ты так обидел мальчика? По-моему, они уже два года любовники. Когда мы вернулись из Чехословакии, мне сообщили, что у Гарика жила в наше отсутствие очень красивая девочка. А вдруг у них уже намечается ребенок, рисковать нельзя. Девочка она очень скромная, из деревни. Папа и мама работают в совхозе.
Дау закричал:
— Гарик, Гарик, вернись наверх, ко мне!
Вошел Гарик.
— Гарик, почему же ты мне вначале не сообщил, что вы уже любовники целых два года. Проверили свои чувства. Я ведь по ошибке решил, что ты покупаешь 'кота в мешке'! Я не мог знать, что твоя девушка так умна! Я, конечно, согласен. Передай ей, что я очень хочу с ней познакомиться. Обязательно приведи ее ко мне.
В этот же вечер Светочка познакомилась с Дау. Спустились вниз очень счастливые. Светочка сообщила с большим восторгом:
— Меня Лев Давидович пригласил в поездку в Париж. Когда наши дети ушли, я вспомнила. Когда-то, еще в Харькове, он тоже обещал свозить меня в Париж.
— Ну, как тебе понравилась наша Светочка? — спросила я у Дау.
— Она производит очень хорошее впечатление. Очень мила. Но, Коруша, ты гораздо красивее. Увы, снохачом я не буду.
— Тоже не плохо, Даунька. Светочка красива, и даже очень.
— Что ты, Коруша. Ты гораздо красивее ее.
Уверять его в обратном я не могла.
— Да, Коруша. Ты не возражаешь, я ее пригласил поехать с нами в Париж.
