– Да, – говорю я.
– Ищи Тайну, и тогда станешь художником!
– …………………… – молчу я.
***
«Если не я… то кто?..»
***
Может, Тайна человека – это то, что вбирают в себя от учителей или от прочитанных книг, а может, от пережитых дней и ночей, а может, от дьявола, а может, от бога? Мама, кто учителя твои?
– Думай, думай ещё, – молчит Мим.
Утро. Снова утро. И снова, и снова, и снова…
***
Вглядываюсь в лица на треугольном столике так же пристально, как это делал лейтенант Рон, стоя перед экипажами танков. «Всё ясно?» – говорил, ничего не объясняя, лейтенант. «Да, командир!» – отвечали мы, потому что были молоды и потому что воевали; когда ты молод и когда приходится воевать, то всё ясно. В огонь так в огонь!..
***
«Марш в проходную лечебницы»! – командую себе.
Рисовать, рисовать, рисовать, рисовать, рисовать, рисовать.
Лечебницы для душевнобольных будут вечно, то есть, до тех пор, пока будут люди.
Рисовать, рисовать, рисовать, рисовать, рисовать, рисовать Лица. Всё остальное – не мне…
***
«Если не я себе, то кто мне?»
***
Мама, кто учителя твои? А мои – кто? Они были? Они есть?
В глубокой древности хаживали по земле пророки; у них были крупные головы и длинные седые бороды, и говорили они глубоким, проникновенным голосом, а разговаривая, выставляли перед собой очень длинный указательный палец. Вот у аптекаря Ицикзона, например, указательный палец короткий, а у многих членов его партии указательные пальцы совсем коротенькие, а у тех, которые стоят у власти сейчас, указательные пальцы едва видны; что же касается бород, то сегодня их отращивают лишь школьники средних классов, ну, а что до голосов – то о них и сказать нечего, ибо современные пророки говорят немыслимо длинно, да к тому же в микрофоны с усилителями, отчего голоса звучат искажённо и неубедительно. Правда, головы у современных пророков очень даже крупные. Почти такие, как у быков или гиппопотамов. «Помните о ваших славных корнях, не забывайте, откуда пришли вы!» – орут микрофоны. Как же, разумеется, помним. Сегодня даже первоклассник знает, откуда мы пришли, вот куда идём, ни один профессор толком не ведает.
***
Собираю со столика листы, складываю их в стопку. Смотрю на лица. Смотрю долго. Устаю смотреть. Устаю думать.
На газовой плите в зелёной кастрюле мой завтрак: сморщенные сосиски – их накануне подарила г-жа Шварц. Очень мило со стороны домовладелицы дарить мне сосиски; я же в свою очередь угостил г-жу Шварц английским чаем и бисквитным пирожным из кафе «Будьте здоровы!». Г-жа Шварц сказала, что занесёт ещё что-нибудь съестное, но я сказал, что надобности в этом нет и что я ценю добрую ко мне перемену, и тогда г-жа Шварц молча выпила чай, раскраснелась и вдруг заплакала. Я погладил её плечо, и она, не сказав ни слова, ушла.
На плите в зелёной кастрюле с длинной ручкой булькает вода с тремя сосисками, и, пока сосиски варятся, вспоминаю, как г-жа Шварц гладила моё плечо в день похорон моей мамы. В тот день все жильцы нашего дома гладили моё плечо. И через две недели всё ещё гладили. Я разрешал гладить моё плечо и при этом думал о ладонях Зины.
Нарезав хлеб, открываю банку с маринованными огурцами и вдруг чувствую, что не могу есть ни сосиски, ни хлеб, ни маринованные огурцы. Выключив газ, сбегаю с лестницы, слушаю, как стучит сердце.
***
«Если не я… то кто?..»
***
На прошлой неделе в проходную лечебницы нагрянул Кучерявый. Он продал свою лавку и уже не напоминал капитана океанского судна.
Давид спросил:
– Думаешь, от мужей уходят?
Я ответил:
– Бывает.
Давид сказал:
– Оставь сестру Зину. Но лучше, если она – тебя… Надо, чтобы она…
Я спросил:
– Как?
Давид сказал:
– Как-то надо.
Мы смотрели на выгорающую траву и пустые скамейки.
Я спросил:
– Может быть, признаться, что я по ночам писаю в постель?
– Годится! – одобрил Давид.
– И не подумаю! – пообещал я.
Давид ушёл молча.
Было тоскливо оттого, что больше не смогу называть моего друга «капитаном»…
***
«Отравиться бы, – думаю я. – Только грех это… А что не грех?»
В телефонной будке истерзанная книга. Отыскиваю номер Ицикзона. «Аптекарь порекомендует приятную отраву!» – думаю я.
– Алло! – говорит в трубку Ицикзон.
В моём горле застревает слюна, пауза даёт возможность собраться с мыслями.
– На следующих выборах ваша партия должна победить! – требую я.
– Мы сделаем это! – выдыхает трубка.
– Вот и отлично! – восторгаюсь я и, выбравшись из телефонной будки, жадно глотаю утренний воздух. Теперь я знаю – рисовать нужно не сами лица, а их Тайну – в этом Суть! Теперь я знаю…
***
«Если не я… то кто?..»
***
Вдали сверкает купол Большой синагоги города, а над куполом небо. Хочу снова стать тем мальчиком, который носил пёстрые маечки, беседовал с воробьями и слушал по радио сказки. Теперь я вполне взрослый, если хочется стать мальчиком. Взрослый… Уже… Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! Я – взрослый! Точка!
***
«Если не я… то кто?..»
***
Возможно, мама тоже хотела бы стать ребёнком. Не сумела. Дети пьют не водку, а Шопен – не совсем сказка…
Вглядываюсь в небо. «Почему, – думаю, – небо безмолвное?»
Бывает, что немеют от пережитого… Возможно, небо над нашим городом отчего-то ужаснулось…
Плевать!
Моя мама плевать не умела…