Комиссар Шара вначале сомневался, действительно ли жертвой стал мой брат. Но в том не могло быть никакого сомнения. Во-первых из-за большого шрама, идущего от колена к бедру, который Андре получил после взрыва снаряда во время отступления в в 1940 году. Во-вторых, отпечатки пальцев левой руки трупа совпадали с отпечатками, найденными в лаборатории и на личных вещах брата в его доме.
К лаборатории приставили часового, и на следующий день прибыло несколько официальных лиц из министерства авиации. Они рылись в его бумагах, забрали кое-какие приборы и перед отъездом сообщили комиссару, что самые интересные документы и приборы уже уничтожены.
Полицейская лаборатория Лиона, одна из самых известных в мире, сообщила, что голова Андре в тот момент, когда ее раздавил молот, была завернута в бархатную ткань, и я сразу же узнал в нем коричневую скатерть со стола в лаборатории брата. На нем он обычно обедал, когда не мог отлучиться из-за работы.
После нескольких дней в тюрьме, Элен перевели в психиатрическую лечебницу для умалишенных преступников. Мне доверили племянника Анри, мальчика шести лет — вылитого отца, и в конечном итоге я стал его опекуном и наставником.
Элен была одной из самых тихих пациенток лечебницы. К ней разрешали приходить, и я навещал ее по воскресеньям. Пару раз меня сопровождал комиссар, и позднее я узнал, что он и сам иногда бывал у Элен, но нам не удалось получить от нее никаких сведений. Казалось, невестка стала ко всему безразличной. Она редко отвечала на мои вопросы и еще реже — на вопросы комиссара. Большую часть времени Элен проводила за шитьем, но самым любимым ее занятием стала ловля мух. Она их внимательно рассматривала, затем отпускала в целости и сохранности.
Только однажды с ней случился приступ буйства, скорее даже нервный срыв, как сказал доктор, который сделал ей для успокоения инъекции морфия. Это случилось, когда Элен увидела, как медсестра расправлялась с мухами.
На следующий день после припадка, комиссар Шара пришел ко мне.
— У меня странное ощущение, что в этом кроется разгадка всего дела, господин Деламбр, — сказал он.
Я не стал спрашивать, откуда ему известно о припадке Элен.
— Не понимаю вас, комиссар. Бедная госпожа Деламбр могла проявить неожиданный интерес к чему угодно. Вам не кажется, что мухи — просто случайный предмет ей бреда?
— Вы действительно думаете, что она сошла с ума?
— Дорогой комиссар, я не понимаю, как в этом можно сомневаться. А вы разве сомневаетесь?
— Не знаю. Что бы ни говорили доктора, мне кажется, что у господин Деламбр рассудок работает очень четко… Даже когда она ловит мух.
— Допустим, вы правы, но как тогда вы объясните ее отношение к сыну? Такое впечатление, что Элен не считает его своим ребенком.
— Я тоже об этом думал. Может быть, она пытается его защитить. Может быть, боится мальчика или ненавидит его…
— Что-то я вас не понимаю, дорогой комиссар.
— Вы заметили, например, что она никогда не ловит мух в присутствии мальчика?
— Нет. Но если поразмыслить, вы совершенно правы. Да, это странно… И все же я не понимаю.
— Я тоже, господин Деламбр. И опасаюсь, что мы никогда не сможем понять, если только ваша невестка не поправится.
— Врачи считают, что нет никакой надежды.
— Не знаете, проводил ли ваш брат опыты на мухах?
— Наверняка не знаю, но, кажется, нет. А вы не спрашивали у людей из министерства авиации? Им известно все о его работе.
— Спрашивал, но они посмеялись надо мной.
— Ясно…
— Счастливчик — вам хоть что-то ясно, господин Деламбр. А мне нет. Надеюсь, когда-нибудь разберусь…
— Дядя, скажи — мухи долго живут?
Мы только, что пообедали, и по установившемуся между нами обычаю, я плеснул Анри немного вина, чтобы он обмакнул в него бисквит.
Если бы племянник не наблюдал так внимательно за тем, как наполняется бокал, мой вид бы напугал его.
Впервые мальчик заговорил о мухах, и я вздрогнул при мысли, что комиссар Шара мог находиться здесь с нами. Представляю блеск в его глазах, когда бы он ответил вопросом на вопрос племянника:
— Не знаю. А почему ты спрашиваешь, Анри?
— Потому что я снова видел муху, которую искала мама.
Только отпив из бокала Анри, я понял, что он ответил на мои мысли вслух.
— Значит, мама ищет муху…
— Да, ищет. Муха немного выросла, но я все равно ее узнал.
— Где ты видел эту муху, Анри? И как узнал?
— Сегодня утром на твоем столе, дядя Франсуа. У нее голова белая, а не черная, и странные лапки.
Все более и более входя в роль комиссара Шара, но пытаясь остаться невозмутимым, я продолжал:
— А когда увидел ее впервые?
— В тот день, когда уехал папа. Я поймал муху, но мама заставила меня выпустить ее, а потом захотела, чтобы я снова поймал ее. Передумала… — Пожав плечами, как обычно делал мой брат, добавил: — Женщины.
— Думаю эта муха давным-давно умерла, и ты ошибся, Анри, — сказал я, вставая из-за стола и направляясь к двери.
Но выйдя из столовой, тотчас помчался по лестнице в свой кабинет. Мухи нигде не было.
— Я совсем разволновался, что мне отнюдь не свойственно. Анри только, что доказал: Шара действительно был ближе к разгадке, чем мне казалось.
— И тут я подумал — не знает ли Шара намного больше, чем говорит. А Элен? На самом ли деле она сошла с ума? Во мне росло странное и ужасное чувство… Чем дольше я размышлял, тем сильнее убеждался в правоте комиссара: Элен пытается избежать наказания!
Что же послужило причиной такого злодейского преступления, что к нему привело?
Мне приходили в голову все те же бесконечные вопросы, которые Шара задавал Элен, иногда нежно, как медсестра, пытающаяся успокоить больного, иногда строго и холодно, иногда выкрикивая их в негодовании. Элен отвечала лишь на некоторые, всегда спокойно и тихо, никогда не обращая внимания на тон вопроса. Хотя и оцепеневшая, она казалась совершенно разумной.
Начитанный, изысканный, хорошо воспитанный Шара был не просто умным полицейским, но и отличным психологом с поразительной интуицией: выдумку или ложь он чувствовал нутром. Он поверил тому немногому, что сказала Элен. Но оставалось еще слишком много вопросов, на которые она вообще не отвечала, а они были самыми прямыми и важными.
Шара смог обнаружить только один факт, не совпадавший с показаниями Элен — было доказано, что молотом она пользовалась не один раз, а дважды. Этот явный дефект в каменной стене обороны Элен виделся брешью, которую комиссар мог бы расширить. Но моя невестка, в конце концов, ее заделала, сознавшись:
— Ну хорошо, я солгала. Я дважды включала молот. Но не спрашивайте почему — я не могу вам объяснить.
— Это единственное ваше… неправильное показание, мадам Деламбр?
— Да, единственное. И вы это знаете, месье комиссар.
К своему огорчению, Шара понял, что Элен могла читать его мысли, как открытую книгу.
