Днем и ночью, во сне и наяву, я вижу это, знаю, что обречена видеть это вечно, может быть, даже в забытьи!
Пока же не умру совсем, ничто и никогда не заставит меня забыть эту ужасную мохнатую белую голову с низким плоским черепом, двумя остроконечными ушами и розовым влажным как у огромной кошки носом, а глаза! Скорее на месте глаз были два коричневых нароста размером с блюдце. Вместо рта — длинная волосатая вертикальная щель, из которой свисал черный расширявшийся к низу подобный трубе подрагивавший хобот и постоянно капала слюна.
Должно быть я потеряла сознание, потому что очнулась лежачей ничком на холодном цементном полу лаборатории, уставившись на закрытую дверь, из-за которой доносился стук пишущей машинки Андре.
Я потеряла дар речи и чувствовала себя полностью опустошенной. Наверное, я походила на человека, с которым только что случилось страшное несчастье, и он еще не совсем начал понимать, что произошло. Припомнился мне тогда мужчина — с глупым видом смотрел он на свою лежавшую на рельсах ногу, туда где только что прошел поезд.
Горло невероятно болело, и я подумала, не порвались ли мои голосовые связки и смогу ли когда- нибудь говорить вновь…
Стук пишущей машинки внезапно оборвался, и я почувствовала, что во мне снова поднимается крик, как вдруг из-под двери вылез лист бумаги.
Дрожа от страха и отвращения, я подползла и, не дотрагиваясь до бумаги, прочитала следующее:
«Теперь ты поняла. Бедная Элен, последний опыт оказался фатальным. Думаю, ты узнала часть головы Дандело. Когда я минуту назад входил в распылитель, у меня была голова мухи. Теперь от нее остались только глаза и рот. Все остальное заменилось на части кошачьей головы. Бедняга Дандело! Его атомы так и не собрались воедино. Сейчас ты осознала, что существует только одно возможное решение? Я должен исчезнуть. Постучи в дверь, когда будешь готова, и я объясню тебе, что ты должна делать».
Конечно, он был прав. Было бы глупо и жестоко настаивать на новом опыте. Дальнейшие эксперименты могли привести только к худшим последствиям.
Ошеломленная, я встала, подошла к двери и пыталась заговорить, но из горла не вылетело ни единого звука… Поэтому я постучала. Один раз!
Об остальном вы можете догадываться сами. Андре объяснил свой план в коротких записках, и я согласилась на все!
Голова моя горела, но тело бил озноб. Как заведенная, я пошла вслед за ним на притихший завод. Сжимая в руке, целую страницу разъяснений по поводу парового молота.
Когда мы проходили мимо пульта управления, Андре, не останавливаясь и не оглядываясь, показал на него рукой. Дальше я не пошла. Смотрела, как он подходит к этому ужасному молоту и останавливается перед ним.
Андре наклонился, тщательно обмотал свою голову скатертью и растянулся на поверхности.
Это было нетрудно сделать. Я убивала не своего мужа. Андре, бедный Андре, умер давным-давно, несколько лет назад, так мне казалось. Я просто выполняла его последнее желание… и свое тоже.
Без всякого колебания, наблюдая за неподвижно лежащим телом, я твердо нажала на кнопку «Прессование». Казалось, огромная металлическая масса опускалась медленно, и скорее не лязг молота заставил меня вздрогнуть, а отрывистый хруст, который я совершенно отчетливо услышала в тот же момент. Тело моего суп… этого существа судорожно дернулось и застыло в неподвижности.
Только тогда я заметила, что он забыл положить под молот правую руку, эту свою мушиную лапку.
— Полицейские ничего не поймут, но ученые могут догадаться, а этого не должно произойти! Ведь таково было последнее желание Андре!
Мне пришлось поторопиться: ночной сторож мог услышать звук молота и прийти с минуты на минуту. Я нажала другую кнопку — и молот медленно поднялся. Стараясь не смотреть, я взбежала наверх, наклонилась, подняла и положила под молот его правую руку. Она показалась мне удивительно легкой. Вернувшись к пульту управления, снова нажала на красную кнопку, и молот опустился во второй раз. А потом я побежала домой.
Теперь вам известно все, и можете поступать со мной как считаете справедливым.
Так заканчивалась рукопись Элен.
На следующий день я позвонил комиссару Шара и пригласил его на ужин.
— С удовольствием, господин Деламбр. Однако позвольте поинтересоваться, кого вы приглашаете: комиссара или просто месье Шара?
— А как бы вам хотелось?
— Пока трудно сказать.
— Тогда оставлю это на ваше усмотрение. В восемь часов вас устроит?
Хотя шел дождь, комиссар прибыл пешком.
— Коль скоро вы примчались не в черном «ситроене», надо полагать, что сейчас вы просто месье Шара?
— Я оставил машину в переулке, — ухмыльнулся комиссар, сгружая промокший плащ в руки покачнувшейся под его тяжестью горничной.
— Спасибо, — поблагодарил он минуту спустя, когда я протянул ему стаканчик перно. Он добавил в него несколько капель воды, и наблюдал, как янтарно-желтая жидкость превращалась в голубоватое «молоко».
— Вы слышали о моей несчастной невестке?
— Да, вскоре после вашего звонка сегодня утром. Извините, но, возможно, оно и к лучшему. Поскольку я занимаюсь делом вашего брата, то расследование этого случая автоматически переходит ко мне.
— Полагаю, произошло самоубийство.
— Без сомнения. Врачи совершенно точно установили — цианистый калий. Вторую таблетку я нашел в подшивке платья.
— Ужин подан, — объявила горничная.
— Я хотел бы показать вам один очень любопытный документ, Шара.
— О, да. Я слышал, что госпожа Деламбр много писала. Но мы смогли найти только коротенькую записку, в которой она извещала, что решила покончить с собой.
Во время ужина мы говорили о политике, книгах и фильмах, о местном футбольном клубе, чьим страстным болельщиком был комиссар.
Потом я пригласил его в свой кабинет, где в камине, по обычаю, который я перенял в Англии во время войны, горел яркий огонь.
Даже не спросив его, я протянул комиссару бренди, а себе сделал коктейль из «крови клопа, раздавленного в содовой воде» — так комиссар относился к виски.
— Я бы хотел, чтобы вы это прочитали, Шара. Во-первых, потому что рукопись отчасти предназначалась для вас и, во-вторых, потому, что она вас заинтересует. После чего, если комиссар Шара не будет возражать, я бы предпочел ее сжечь.
Не проронив ни слова, он взял стопку листов, которую Элен дала мне накануне, и принялся за чтение.
— Ну, что вы об этом думаете? — спросил я его минут двадцать спустя.
Комиссар аккуратно сложил рукопись, засунул ее в коричневый конверт и бросил в огонь. Шара смотрел, как пламя лизало конверт, как поднимались от него серые клубы дыма и только когда бумага запылала, сказал, медленно поднимая на меня взгляд:
— Я считаю, что это совершенно точно доказывает — госпожа Деламбр сошла с ума.
Мы долго смотрели, как огонь пожирал «признание» Элен.
— Сегодня утром со мной случилась странная вещь, Шара. Я пришел на кладбище, где похоронен мой
