изберем.
– Чей профиль? Не понимаю. О чем он говорит, Том?
– Нужно решить, в каком качестве мы выбросим диков на рынок, – пояснил Боулз.
– В любом! Верно, Дэви? Он ведь способен на все.
– Конечно, сэр.
– Никаких сэров!
– Так точно, Сэм.
– Не совсем так, – возразил Боулз. – Из моего предыдущего разговора мне стало ясно, что он не может быть юристом, пастором, коммивояжером, журналистом, политиком, дипломатом…
– Почему, Том?
– Он слишком прямолинейно мыслит и не считается с людскими слабостями, Сэм… У него что на уме, то и на языке. Правильно, док?
– Да, это так, – признал Торн.
– Значит, ему не по силам надувать людей, – сообразил Кокер и повернулся к Дику: – Неужели ты совсем-совсем не умеешь врать?
– Я не знаю, что это такое.
– Господи! Чего проще! Говоришь одно, думаешь другое, а делаешь третье.
– Зачем?
– Как зачем, – даже растерялся от глупого вопроса Кокер. – Чтобы обмануть и оказаться в выигрыше. Иначе тебя обманут и ты окажешься в проигрыше.
– Зачем?
– Зачем, зачем, – рассердился Кокер. – Все помнишь, умножать умеешь, а дурак дураком. Дэви! Он таким и останется?
– Не думаю, – не совсем уверенно ответил Торн. – Его еще нужно учить.
– Правильно, Дэви! Я совсем забыл, что он только родился. Сделай его человеком, и пусть заменит всех, кто жрет и горланит.
– Как это всех? – теперь уже растерялся Торн. – А что останется людям?
– В каком смысле?
– В смысле труда. Если мэшин-мены вытеснят людей отовсюду, чем они будут жить? Как станут зарабатывать на пропитание?
– Это их забота.
– Но восстанут профсоюзы.
– На то есть полиция и армия. Я плачу достаточно налогов на их содержание. Даже пособия по безработице платить, выгодней. Они будут очень довольны.
– К предостережению доктора Торна нужно прислушаться, Сэм, – вмешался Боулз. – Заменять всех огулом опасно. Я пока предложил бы пустить таких диков в продажу как слуг, секретарей, телохранителей. Даже состоятельные люди давно отвыкли от живой прислуги. Автоматический хлам надоел до тошноты. Когда мы предложим приятного на вид и все умеющего делать мэшин-мена, я уверен, что отбоя от покупателей не будет. Но имейте в виду, док, ваш Дик должен поменьше рассуждать.
– Браво, Том! – прищелкнул пальцами Кокер. – Ты прав как всегда. Покупатели найдутся! Много найдется. Создаем новую фирму «Мэшин-мен компани»… Дэви! А этих диков можно выпускать в женском обличье?
– В каком угодно.
– Отлично! Приступай! Ты и будешь президентом новой фирмы.
– Но мое предложение нужно рассматривать как второстепенное, – добавил Боулз. – Главное направление – другое. Мы должны разработать мэшин-мена – солдата, док.
– Солдата? – переспросил Торн.
– Да, солдата, сержанта, офицера, короче говоря – вояку, исполнительного, умелого и нерассуждающего.
– Еще раз браво, Том! Дважды браво! – воскликнул Кокер. – Мы наделаем из таких молодцов, – он указал на Дика, – солдат и полицейских. Тогда все налоги, которые я плачу на содержание армии, вернутся ко мне чистой прибылью.
Торн еще раз подивился тому, как хорошо соображал Кокер, когда речь заходила о прибылях. Зато ему самому все трудней становилось понять своих боссов. Он в полном смятении переводил взгляд с Кокера на Боулза и снова на Кокера. «Нерассуждающий мэшин-мен… Убивающий Дик… Какой-то бред».
– Это очень трудная задача, – пробормотал он. – И вряд ли она разрешима.
Боулз рассмеялся, впервые поднялся с кресла, подошел к Торну и ободряюще похлопал его по плечу:
– Не прибедняйтесь, док. Справились с таким умником, справитесь и с солдатом. Мы в вас верим. Вас ждут большие деньги и оглушительная слава.
– Приступай, приступай, Дэви! – потрепал его по щеке Кокер. – Мы поможем.
8
Первые датчики Лайт и Милз закрепили на себе. О том, как будут выглядеть изображения и что они дадут исследователям, можно было только гадать. Но волновала сама возможность заглянуть в тайники своего мозга, увидеть в динамике работу миллиардов нейронов, формировавших темную и непостижимую человеческую душу.
Когда на демонстрационном проекторе появилась голограмма Лайта, ученые воззрились на нее, как будто перед ними возникло уникальное произведение искусства, впервые открывшееся глазам человека. Зрелище было действительно впечатляющим. Перед ними словно предстал участок непроходимых джунглей, ярко освещенных солнцем. Вокруг мощных стволов обвивались лианы разной толщины, причудливо изогнутые, перепутанные, тянувшиеся в разные стороны. Сотни ветвей и тысячи тончайших ответвлений образовали пышную крону, заполнившую все трехмерное пространство и вширь, и вглубь, и ввысь. Какие-то длинные нити сплетались в сети, сматывались клубками и клубочками, похожими на плоды и ягоды. И все это светилось разными красками, все полыхало разноцветными огнями, искрилось, переливалось, ни на одно мгновение не оставалось в покое. Меняющиеся оттенки общего фона, линии и пунктиры, внезапные ливни ярких точек, напоминавших падающие звезды, создавали сложные, неустойчивые орнаменты, в изменении которых нельзя было уловить никакой закономерности.
Они не заметили, как пролетел час, другой. Никто не решался прервать молчание, потому что ничего, кроме возгласов восхищения или изумления, на ум не приходило. Их охватило чувство путников, окончательно потерявших след в сказочно красивой, но незнакомой местности. Чем больше они вглядывались в изображение, тем меньше оставалось у них надежды разобраться в этом хаотическом нагромождении красочных пятен и сверкающих линий.
Наконец Лайт выключил установку и, откинувшись на спинку кресла, насмешливо спросил:
– Красиво?
– Черт знает что! – отозвался Милз. – Лучше бы не смотреть на такое, с ума можно сойти… Знаешь, на что это похоже, – на живопись шизофреника.
– Спасибо, Бобби. Теперь я знаю, кому обязан своей душой. Может быть, для сравнения взглянем на твою?
– Не возражаю.
Они подключили датчик Милза и, как только появилось новое изображение, расхохотались. Настолько похожими были обе голограммы.
– Наши картины рисовал один и тот же шизофреник, именуемый природой, – сказал Лайт, прекращая демонстрацию. – Рисовал миллиарды лет и все так зашифровал, что ни один смертный не нашел еще всей связки ключей. А найти нужно… Иначе мы не сдвинемся с места.
– Для этого придется на несколько шагов отступить назад, – сказал Милз.
