– Нет. Они боли не чувствуют.
– Поразительно! – восхитился доктор и вопрошающе взглянул на человека с бородой. Тот отрицательно мотнул головой и спросил Силвера:
– Это верно, что о вас говорили, будто вы не знаете, кто и где сделал вам этот дорогой подарок?
– Все верно. Меня привезли туда в бессознательном состоянии и так же увезли.
– И вы даже не догадываетесь, кто мог сделать такую операцию?
– Никакого представления не имею.
– Жаль, – сказал бородач, – очень жаль. – И опустил голову.
Увидев в руках доктора сверкающий скальпель, Силвер рванулся из кресла. Но его уже крепко держали два дюжих парня.
– Что вы делаете? – Вопрос вырвался из груди Силвера, как вопль безысходного отчаяния.
– Ничего страшного, маэстро, – успокоил его доктор. – Пустяковое обследование. Вам ведь не больно.
Он уверенно рассек скальпелем кожу у запястья левой руки и присвистнул от удивления. Теперь уже все присутствовавшие сгрудились у стола и удивлялись вместе с доктором. Ни одной капли крови не показалось из раны. Мало того! Как только скальпель был поднят, на глазах у зрителей начался быстрый процесс регенерации. Через несколько минут раны как будто не бывало. Доктор делал все новые и новые разрезы, и чудо неизменно повторялось.
– Еще один опыт, и на этом закончим, – сказал доктор. Он засучил рукав рубахи Силвера, нащупал место соединения новой кисти с бывшей культей и не раздумывая провел скальпелем по живому месту. Брызнула кровь, а Силвер забился в руках палачей.
– Стыдно, маэстро, стыдно, – приговаривал доктор, заклеивая рану прозрачной пленкой. – Из-за нескольких капель крови столько шума.
Один из «ассистентов» опрыскал лицо Силвера, и он снова потерял сознание.
Датчик Силвера находился на особом контроле с той минуты, как стало известно, что великий музыкант похищен. Несколько часов он молчал. Голограмма отражала только глубокий покой, в котором находилась кора больших полушарий. Просвечивались лишь участки, регулировавшие жизнедеятельность спящего организма. Но вот Минерва известила, что Силвер проснулся, и ученые поспешили к демонстрационному стенду.
– Мобилизован весь резерв самосохранения, – комментировала Минерва. – Появились полосы настороженности и тревоги. Линии мысли мечутся в поисках правильной оценки положения, но не могут сложиться в логически согласованный вывод. Так отражается на голограмме информационный голод… Появилась полоса гнева. Она усиливается… Поступает какая-то информация, импульсы идут от слуховых нервов. Видимо, реакция на слова, которые слышит Силвер, но которых, к сожалению, не слышим мы… Потянулись новые пунктирные линии. Они проходит аналитический центр. Тревога превратилась в страх. Силвера чем-то очень напугали… Мысли сплетаются. Они словно взвешивают услышанное и ищут выход. А вот эти короткие, четкие штрихи – следы слов, которые произносит Силвер… Снова гнев и страх… Информация к нему поступает однообразная, она не вызывает ответных мыслей и только усиливает те же чувства… А вот это нечто неожиданное… Погасив все мысли и связанные с ними эмоции, всплыл фон, напоминающий знакомую нам радость бытия… Силвера что-то отключило от страха, от мучительных мыслей и погрузило в состояние блаженного забытья.
Лайт переглянулся с Милзом. Обоим сразу пришла догадка – Силвер играет. Только музыка могла так резко переключить его эмоции.
И снова все изменилось – исчез фон радости бытия, вернулся страх, снова заметались мысли, ищущие ответа на какие-то вопросы. Даже со стороны было страшно смотреть на эти обрывки ярких линий, стремившихся связаться, лечь в основу какого-нибудь орнамента, но затухавших чуть ли не в момент своего рождения.
Вдруг темно-фиолетовое пятно вылезло на первый план. Оно разрасталось, становилось все сочнее и окончательно затянуло голограмму.
– Физическая боль, – напомнила Минерва, хотя знала, что ученым давно известны основные характеристики крайних состояний. – Очень сильная.
Вызванная болью, проступила сквозь фиолетовое пятно багровая полоса ярости.
– Он сопротивляется, но беспомощен, – констатировала Минерва.
Еще через несколько мгновений голограмма померкла. Светящимися остались только слои, не имевшие отношения к сознанию.
– Его опять усыпили.
Давно не видел Милз Лайта таким удрученным и взбешенным, как в эти дни.
– Я уничтожу датчики! Они только напоминают нам о нашей слабости, нашем ничтожестве. Быть свидетелями преступления и не иметь возможности броситься на помощь… Сами себе придумали пытку.
– Ты предпочитаешь ничего не знать, не слышать, не видеть? Это трусость, Гарри. Нужно извлечь все полезное из того, что мы узнали, и попытаться помочь Силверу.
– Что мы можем сделать?
– Телеметрические данные показывают, – что его датчик находится в космосе. Точность координат невелика, но можно с уверенностью сказать, что он подает сигналы с одной из обжитых орбит.
– Там десятки орбит и сотни объектов.
– Это все же лучше, чем тысячи или миллионы. А что, если дать Минерве задание проанализировать голографические записи, поступившие одновременно с голограммой Силвера из ближнего космоса. У нас там должны быть датчики. Может быть, найдется фрагмент, который состыкуется с Силвером.
Идея Милза вывела Лайта из угнетенного состояния. Ему очень не хотелось тратить даже минуты на вмешательство в безумство повседневной жизни. Стоит только увлечься призрачной надеждой что-то исправить, кого-то спасти, поддержать добро и наказать зло, как на решение главной задачи времени не останется совсем. Сколько людей отдавали всю свою жизнь исправлению очевидных уродств. Им удавалось выручать из беды одиночек, добиваться временных и локальных улучшений. Они, наверно, умирали, уверенные, что прожили не зря. А после их смерти уродства становились еще гаже, зло принимало новые, еще более отвратительные формы. Нет, он не пойдет по их пути… Но эти рассуждения теряли свою силу, когда он вспоминал о любимом пианисте, которого пытают какие-то неизвестные злодеи. Бобби прав, – отвернуться от Силвера в такую минуту, сделать вид, что ничего не знаешь, было бы бесчеловечно.
Они уже начали формулировать задание для Минервы, когда она появилась на экране собственной персоной и доложила:
– Датчик № СН/3865 сообщил, что в 15 часов 32 минуты Силвер скончался.
Догадавшись о значении того тяжкого молчания, которым были встречены ее слова, Минерва добавила:
– После того сеанса он больше в сознание не приходил. Смерть наступила мгновенно.
– Поздно, – вздохнул Милз. – Мы уже ничем ему помочь не сможем.
– Нет! – со злостью возразил Лайт. – Все равно, отвернуться от него мы уже не в праве. Он погиб по моей вине. Я дал ему руки и отнял жизнь.
– Полно, Гарри! При чем тут ты?
– Не утешай меня. Ты предупреждал меня и был прав… Я уверен, что эти негодяи охотились за его руками, убежден в этом. И мы должны узнать, кто убил Николо. Мин! Прими срочное задание. – Лайт изложил план поиска неизвестных убийц. – Может быть, нам повезет, – заключил он, – и хоть один датчик окажется среди них.
Им повезло. Уже к вечеру Минерва пригласила их к смотровому стенду. Появилась голограмма.
– Это объект КР/12687, некий Нил Гудимен. Датчик работает примерно на той же орбите, на которой находился Силвер. Запись сделана в те же минуты, когда мы наблюдали Силвера после его пробуждения. Импульсы диалога, зафиксированного обеими голограммами, полностью совпадают.
Как всегда, знакомство с новым человеком начиналось с общего обзора.
– Начнем с Инта, – предложила Минерва. – Он выше среднего, иногда поднимается до шестой
