– Суки! Суки! Суки! – завизжала она и, подхватив остатки своего одеяния, бросилась прочь, едва не снеся двери. Охранник кинулся за ней вслед.
– Кто это был? – спросила Ольга, поднимая с пола рыбку и опуская ее в графин с водой. Рыбка благодарно шевельнула хвостом, точно новое жилище пришлось ей по вкусу.
– Жена хахаля Милены, – хмуро пояснил Богдан. – Предупреди ее, а мне ехать надо, поговорить кое с кем…
Ольга кивнула и, подхватив со стола папку с документами, отправилась в бухгалтерию, собираясь заодно проверить, почему вызванные рабочие так подозрительно затихли. Улицезрев странную картину, Ольга выронила папку, и белые листочки разлетелись по всему коридору.
Рабочие в засаленных комбинезонах мирно сидели на светло-желтом диванчике, попивая чаек. Крошки от поедаемых ими бутербродов валялись на черно-желтом ковре в хаотическом авангарде, ничуть не добавляя ковру привлекательности. На собранном рабочими длинном монстре, который подразумевал собой стол шефа стояла початая бутылка водки и три стаканчика из сервиза шефа. Одинокий полуобъеденный хвост селедки завершал ужасающий разгром. Однако это было еще не все.
На подгибающихся ногах Ольга подобрала с пола все бумажки, сложила их в папку, а потом подошла к рабочим. Бригадир настороженно повел ушами. Двое рабочих перестали жевать и заворожено уставились на вырез Ольгиного костюма. Она подошла вплотную и вытянула из-под бригадира описание сборки стола, выглядевшее теперь самым плачевным образом. Не поверив своим глазам, она обернулась на стол, потом еще раз посмотрела на бумагу.
– Идиоты! – заорала Ольга. – Вы что сделали?
– Дак, стол, – удивился бригадир. – Вон, чего в бумажке было, то и собрали!
– Какой к ядреней фене стол? – завопила Ольга, размахивая папкой. Бригадир отодвинулся подальше.
– Компьютерный, – робко произнес он. – А что?
– Дебилы, – прогрохотала Ольга. – Тут деталей было на два стола!
Бригадир тупо уставился на дело рук своих, но решил не сдаваться без боя.
– А почему тогда описание только одно? – ядовито спросил он, ткнув пальцем в скверную ксерокопию, зажатую в руке секретарши.
– Придурок! Они одинаковые!
– А мы знали? – резонно осведомился бригадир.
– Кретины, – констатировала Ольга. – Не иначе сегодня в дурдоме день открытых дверей. Значит так: это уродство разобрать, свинтить два нормальных стола. Если к приезду шефа не будет готово, я вам сама глаз на жопу натяну!
Сидящая у агентства в машине Ирина горько рыдала. Мало того, что ее унизила эта сучка, так теперь масла в огонь подлил ее братец. Ирина увидела, как красное «Ауди» с Богданом за рулем отъехало от агентства. Всхлипывая, она посмотрела на себя в зеркало и едва не взвыла. Оттуда на нее смотрело страшилище, сильно смахивающее на черепаху Тортиллу из детской книжки про Буратино. Мимо прошел какой-то лысоватый мужчина с болезненным выражением лица. Он посмотрел вслед удаляющейся «Тойоте», а потом бросил быстрый взгляд на Ирину. Поскольку та сидела практически голая, она немедленно прикрыла грудь рукой. Мужчина не сводил с нее глаз. Ирина поежилась и, заведя мотор, медленно двинулась с места. Взгляд мужчины ей не понравился. В нем было нечто нездоровое, какой-то лихорадочный интерес, обращенный даже не на нее, а внутрь собственного черепа. Ирина невольно подумала, что он психопат.
Уже около дома, накинув на себя покрывало наподобие индийского сари, Ирина вдруг с жестокой усмешкой подумала о красавчике Богдане. Он захотел войны. Что ж, ему же хуже…
Он решился. Хватит случайных мальчиков, хватит ненужной крови. Божество было слишком близко, до него можно было дотронуться рукой. Нужно сосредоточится на нем. Слишком легко Идол уходил из его рук.
Божество само виновато в том, что ему поклонялись.
Божество само просило крови.
Божество должно было умереть.
Если бы Богдан Тихомиров, голову которого в этот момент занимали странные мысли, узнал, что рядом с его домом бродит человек, подписавший ему смертный приговор, он сильно бы удивился.
Но он ничего не знал.
Перед Наташей Федотовой открылись врата рая.
Золушками все-таки рождаются. А как же иначе объяснить то, что случилось с нею. И красота не бог знает какая, и приданного нет, и отец тоже служит чуть ли не лесничим. Правда нет мачехи и двух сводных сестер-кровопийц, а есть кровопийца-бабушка, которой уже давно ставят на кладбище прогулы, и мамаша, закатывающая истерики каждый раз, когда что-то выходит не по ее воле. И нет никакой перспективы встретить не то, что принца, а даже просто нормального парня, не слишком озабоченного, в меру пьющего, а главное, чтобы у него была добрая душа и мягкий характер.
Однако когда ты смотришь на себя в зеркало и видишь эти невыразительные глазки, нос картошкой, губы до того пухлые, что вот-вот треснут, как переспевшая вишня. Да еще проклятущие конопушки по всему лицу… И все россказни, что, мол, гадкие утята со временем превращаются в прекрасных лебедей так и остаются пустыми мечтами.
Каждое утро ты бросаешь взгляд в зеркало, а вместо принцессы видишь невыразительное лицо, паклевидные волосики, на бедрах апельсиновая корка целюлита (это в двадцать четыре года!), животик торчит вперед и его приходится прикрывать под унылыми длинными свитерами. А с обложек над тобой смеются длинноногие красавицы, с выразительными глазами, роскошной гривой, чистой кожей. А рядом с ними… Это вообще ужас – мачо, самцы, принцы… Все, кто угодно. И нет никакой вероятности оказаться на их месте, потому что ты слишком некрасивая, слишком невыразительная, как застиранная тряпка. И не помогают никакие средства: ни широко разрекламированная тушь, которая увеличивает ваши ресницы в два раза, ни перламутровый блеск для губ, по идее делающий ваши губы такими желанными, ни золотистая пудра, ни тональный крем. Вы все равно остаетесь дурнушкой. И от этого никуда не денешься. Единственное, что в вас остается – это нетронутая душа.
Вы живете как все. Как все взрослеете. Как все влюбляетесь в первого парня двора. Как все теряете невинность на старом диване во время вечеринки, когда ты уже так пьяна, что тебе все равно с кем, лишь бы избавиться от проклятущей девственности и гордо смотреть подругам в глаза, а потом шептаться по углам, обсуждая как все было. А еще можно смотреть на других дурнушек снисходительно: мол, они то еще ничего не знают в этой жизни. Вы учитесь как все, на тройки, потому что учителя тоже любят красивых и успешных, а вас тихо презирают. А вы в ответ презираете весь мир. И только ночью, забравшись под одеяло с коробкой конфет, вы, жадно слизывая шоколад с пальцев, мечтаете о красивой жизни, томном брюнете с усмешкой Бандераса и замке на Луаре.
Наташа поняла, что она другая. Точнее, ей просто дали то понять. И теперь, когда они встречались украдкой (он ведь был так занят!), она понимала, что Золушкой надо родиться.
– Давай поженимся? – предложил он, а она сразу согласилась. Ведь он же настоящий принц, а она – дурнушка, за душой которой нет ничего. И пусть она отнюдь не Ума Турман, но он рассмотрел в ней прекрасную душу.
Проклятая работа! Она отнимала его у нее. Но она всюду видела его: в телевизоре, на стендерах, плакатах, постерах, календарях. И Наташа прекрасно понимала, что эта белозубая улыбка принадлежит только ей.
Они так спонтанно познакомились на вечеринке, которую устраивал товарищ из института. Наташа зашла туда случайно. Ей нужно было уточнить вопрос, касаемый практики. После второго курса устроиться было сложно, а товарищ обещал помочь. Там то, среди безликих людей, сидел он, златовласый и прекрасный.
Он сам пригласил ее на танец, хотя там были боле красивые, и даже Наташа это понимала. Но он смотрел только на нее. «Гляди, он поматросит тебя и бросит!», – предостерегали более умные подруги. «Пусть матросит, – думала Наташа. – Меня хоть матросит, а вам и этого не достанется.»
Им и не досталось. Этот принц достался ей. В те редкие часы, когда он был свободен, он веселил ее, учил танцевать танго. А иногда, заморенный на работе, просто спал в ее комнатушке, пока родители были на работе. Она смотрела на его ресницы, длинные, как у девчонки, на пухлые губы, на плотные щеки, покрытые золотистым пушком, и плакала от счастья. Две недели, которые потрясли мир…
У Наташи ни разу не возникло предчувствия, что ее обманывают. Вот только женитьбы с пышным платьем, лимузином или четверкой белых коней не получилось. Он не хотел светиться. Они просто расписались в ЗАГСе, выслушали дежурные слова, сопровождаемые дежурной улыбкой регистратора, посмеялись над ехидным замечанием какой-то бабы, что вот, мол, повезло кикиморе, вон какого мужичка отхватила…
– Мне повезло с тобой, – улыбнулась Наташа.
– Это мне повезло, – ответил принц, и впервые за две недели его голос прозвучал как-то странно. Как будто в солнечном небе ни с того, ни с сего прогремел гром.
Но Наташа его не услышала.
Утром Эдуард был особенно нежным, хотя ему срочно нужно было выезжать на работу. Он долго ласкал Богдана, обцеловывая его с ног до головы. Богдан на ласки отвечал вяло, но Эдуард не винил его в этом. После той страшной ночи, когда… ну, словом, не стоило этого делать. Это ведь не подзаборный мальчик, а один из лучших и высокооплачиваемых манекенщиков не только города, но и страны. И стоит ему поманить пальцем, на его зов откликнутся сотни людей, не менее богатых, чем Эдуард Соловьев.
– К ужину вернешься? – апатично спросил Богдан, когда ласки поутихли. Эдуард мгновенно вспыхнул, увидев, что Богдану было собственно, все равно, вернется он или нет. Но, вспомнив, как Богдану досталось недавно, Эдик погасил гнев в зародыше.
– Постараюсь, радость моя, – пообещал он, на прощание с силой вдавив свои губы в его. Лицо Богдана осталось бесстрастным. Эдуард вновь почувствовал волну раздражения.
– Ты уж постарайся поскорее, – невероятно равнодушно произнес Тихомиров и надавил на кнопку пульта дистанционного управления. Телевизор явил на свет программу «Доброе утро», в которой супружеская чета Стриженовых с невероятным упорством добивалась ответа на какой-то идиотский вопрос у пестро одетых французских музыкантов. Соловьев заметил, как Богдан украдкой вытер губы, явно не замечая, что за ним наблюдают. Новая волна раздражения охватила Соловьева. Ему захотелось сделать что-то гадкое, что-то вроде того, что он делал с этим телом еще совсем недавно… Но он сдержал свой порыв и вышел наружу.
На лестнице ему попалась соседка – невероятно болтливая старушка, выгуливавшая своего отвратительного кота. Кот был очень оручим, орал без всякой уважительной причины, а свою хозяйку явно презирал. Старушка жила где-то рядом, Эдуард никак не мог запомнить где. Но с бабусей всегда был привтлив.
