чувствует, что он пережил:
— Не надо тебе этого. Моя пуля не из твоего пистолета. Я знаю, я умру за то, что сделал, но моя смерть не будет причиной твоей. Меня найдет другой выстрел на этом фронте, осколок или нечто иное, более страшное. Опусти пистолет, девочка.
Голоса приближались. Вымученно улыбнувшись девчонке, слегка приподняв бровь, будто спрашивая у нее разрешения, майор крикнул:
— Это майор Вайзен! Я здесь!
И в ту же секунду, краем глаза он увидел, как напрягся палец на спусковом крючке, и черное дуло плеснуло совсем не ярким на солнце оранжевым огоньком.
Немец, дернув головой, на несколько секунд остался сидеть, будто в нерешительности, а затем медленно повалился набок. Настя, чувствуя себя пустой и холодной, словно каменная статуя, аккуратно положила пистолет в траву, рядом с телом Дилярова. Присела возле него на колени, проводя пальцами по внешним карманам куртки. Нащупав овальную ребристость, девушка нырнула ладонью в карман и достала из него оборонительную гранату. Тронула пальцами сегменты, обрисовывая их. Сколько было разведчиков, когда они пришли в домик на выселках? И те четверо, в немецкой форме, но с русскими душами, которые прикрывать остались? Наверняка ведь они мертвы уже, как и распластавшиеся на дороге двое разведчиков, как Диляров, смотрящий сейчас на нее невидящими глазами.
Губы девушки сжались в тонкую полоску. Настя взялась за чеку, напряглась, и с усилием дернула ее, крепко сжимая пальцами предохранительную скобу.
За последние несколько дней на ее глазах гибли те, кого она бы хотела видеть живыми. С регулярностью, которая заставила ее усомниться в том, что на свете существует справедливость. Однако они все были столь упорны в достижении цели и так рьяно стремились к ней, что понесенные жертвы казались неминуемыми и оправданными.
И по-иному быть просто не могло, если целью, их всех, разведчиков, да и ее самой, являлась Победа. Если каждый из них хотел, чтобы немцы никогда больше вооруженными не переступали пороги их домов, не были хозяевами на их земле, нужно было сражаться. И умирать.
Настя смотрела на зажатую в руке гранату долго и сосредоточенно. Изучала выпуклые, квадратные ее составляющие. И думала о той силе, что заключена внутри, страшной, ужасной и вместе с тем справедливой. Доступной и для нее, совсем еще слабой девчонки.
Казалось, будто она настолько увлеклась своим занятием, что не заметила вышедших на поляну немцев. Не услышала их криков, приказаний, и не обратила внимания на то, как трое пехотинцев обступили ее, стоящую на коленях у погибшего. И один из них присел на корточки, дотрагиваясь до плеча девушки.
Тогда Настя подняла голову, посмотрела ему в глаза и разжала ладонь. Предохранительная скоба, тонко взвизгнув, отлетела в сторону.
До взрыва оставалось три с половиной секунды.
День тридцать седьмой
— Товарищ полковник? — Голос вырвал его из задумчивости. Человек кивнул и слегка усмехнулся. Это не его настоящее звание. Просто форма, и документы, предоставленные всего лишь на время.
Как мало в мире настоящего.
— Уведите. — Человек посмотрел на сидящего немецкого офицера и двоих конвоиров, застывших по бокам от немца. Сержанты, дождавшись повторения команды от капитана Савина, бывшего, если уж начистоту, их прямым командиром, подняли пленного и скрылись с ним за дверью.
Мужчина в форме полковника, дождавшись их ухода, обратился к капитану:
— Оставьте меня, пожалуйста. На десять минут.
Савин, точно знающий настоящее звание мнимого полковника, понятливо кивнул и вышел за дверь.
Теперь небольшая комнатушка на втором этаже была полностью в распоряжении мужчины. Первым делом он положил на стол тщательно оберегаемый ранее портфель, с которым не расставался, и тут же отошел к окну.
На улице хлестал ливень. Струи воды текли по стеклу, искажая восприятие, делая внешний мир размытым и нечетким.
Мужчина провел ладонью по раме. Наклонившись вперед, прислонился лбом к стеклу, будто бы пытаясь разглядеть что-то снаружи. Бестолковое, сказать откровенно, занятие. Мало того, что лило как из ведра, так еще и затуманенное от прикосновения горячей кожи стекло все равно не давало обзора.
Впрочем, если человек и хотел куда-то заглянуть, то явно не во двор. Скорее, его внутренний взор был направлен в прошлое.
Данила Маркин и Иван Копытин передали документы красноармейцам десять дней назад. Помимо записей о расположении и характере укреплений Лысой — чрезвычайно полезной информации, — ребята отдали и дневник Эриха Вайзена, который три дня тому назад получил в свое владение стоящий сейчас у окна мужчина.
Собственноручные записи убийцы позволили добавить еще несколько имен в схему. Вместе с тем судьба самого Вайзена, как и отряда разведчиков, не была выяснена до последнего момента. Лишь сейчас обер-офицер пехотного полка, участвовавшего в облаве на отряд Терехова с примкнувшими к нему солдатами РОА, пролил свет на трагедию.
Вздохнув, мужчина отошел от окна и сел за стол. Расстегнул портфель, извлекая из него папку, и раскрыл ее. Достал из кармана портфеля карандаш и придвинул к себе нарисованную им почти месяц назад схему. Пробежал ее глазами.
Приговор. Но черт его дери, почему для исполнения его должны были погибнуть двенадцать хороших парней и толком не пожившая еще девчонка?!
И Феникс… Две недели назад четко была установлена его судьба. Нелепая и глупая смерть под бомбами своих штурмовиков.
Мужчина считал, что ему повезло. Когда на него возложили функции по контролю за проведением операции, он был действительно счастлив. Несколько приказов, шифровок, депеш — и запущенный механизм не остановится, пока не сотрет в порошок всех до единого виновных. Всех, кто был определен в стан осужденных одним документом — таблицей, имеющейся в распоряжении человека.
Молох мести перемолол всех. И мстителей, и назначенную жертву.
Где ошибка? В чем упущение или неточность?
Аккуратно выводя буквы на схеме, ниже квадрата с именем и званием командира части, мужчина в форме полковника понимал, что никакой ошибки не было. Потери, неминуемые и оправданные, являлись следствием выбранного метода войны. Можно проглотить обиду и утереться. Простить. Забыть. Сделать вид, что ничего не удалось. И тогда бы никто не погиб.
Но.
Высшая справедливость и правосудие вершатся не богами или героями. Отмщение — дело рук человека.
Под фамилией Вайзен появилась надпись «уничтожен». Первый подобный вердикт на схеме, насчитывающей еще двенадцать полностью заполненных прямоугольников.
Смотря на только что написанные буквы и вслушиваясь в себя, человек понимал, что абсолютно пуст внутри. Результат достигнут.
Легче от этого не стало.
