неблагодарное и обидное в плане конечного результата, изумленно уставилась на коллегу.
– Ты, случайно, не гений-самоучка? Как ты вычислила то, что налоговой не дано!
– Не-а, я просто бабки хорошо считаю. Пока – чужие.
– Да уж, с такими темпами тебе и до своих недалеко. И сколько натикало?
– Да у него не на одну квартиру, а на пару трешек уже должно хватать. И я так просто не отступлюсь!
Наташа, не наблюдавшая в семье подруги чрезмерного достатка, насторожилась. Во-первых, ей стало ясно, что у Жени есть заначка, а во-вторых, в действиях Валентины просматривалась перспектива: девушка двигалась к цели, как грузовой состав. Рельсы были проложены до конечной станции, и свернуть не представлялось возможным. Приезжие барышни, вознамерившиеся выгодно устроиться в городе, на подступах к двум трешкам редко сворачивают. Это лишь избалованные цивилизацией горожане выбираются по выходным на природу, чтобы наслаждаться видами закатов, писком комаров, тишиной, нарушаемой далеким нечленораздельным пением загулявших селян, и с упоением вдыхают запах навоза и болотной сырости, произнося высокопарные речи про ширь полей и декламируя Есенина. Сельские жители, с рождения накушавшиеся этих прелестей, желают приобщиться к загазованной атмосфере мегаполиса, где при сильном ветре не вырубают свет на пару дней до тех пор, пока не вспомнят о кукующих впотьмах деревеньках, где из крана течет горячая вода, а батарея греется сама, покорная воле коммунальных служб. Эти аргументы были далеки от Натальи, как Париж от Колымы. У каждого своя правда. Валентина мечтала, чтобы ее жизнь и жизнь ее детей не походила на далекие от лубочной идеальности деревенские будни, а Наташа хотела, чтобы Галочка, терпеливо высиживавшая свое счастье, как наседка, теперь не упустила его по вине хитрой фортуны, подсунувшей Жене предприимчивую Валентину. Все имеют право на счастье, но, как это часто бывает, счастье одно, а рук к нему тянется великое множество.
Нельзя было не признать, что в случае возникновения с Жениной стороны интереса к грудастой селянке шансы Галочки на успех были бы равны нулю.
Пометавшись в своих невеселых мыслях несколько недель и глядя на стремительно наглевшую в своих действиях Валентину, Наталья решилась осторожно поговорить с Галочкой. Поводом послужил существенный сдвиг в служебном романе, который медленно, но верно переставал быть односторонним.
– Я хозяину ноу-хау предложила, – поделилась с ней Валентина.
– М-да, – скептически сморщилась Наташка. – И какая это поза по «Камасутре»?
– Не смешно. Он вообще какой-то отмороженный. Вчера вечером загнала его в угол, сиськами прижала и спрашиваю, мол, не хочет ли он кофе и все такое.
– Какое – такое? – бдительно встрепенулась Наталья.
– Да я не стала впрямую говорить, намекнула просто.
– Ясно, – успокоилась Скачкова. Кому как не ей, опытной женщине, подруга которой почти шесть лет прожила с этим сосулькоподобным мужиком, знать, что Женя не то что намеков, а и прямо обращенных к нему призывов не понимает.
– Вот. Намекнула, значит, – с обидой продолжила Валя, – а он серьезно отвечает, что кофе на ночь пить вредно. Кофеин действует на почки, и он потом всю ночь в туалет бегает. Не, ну мне жуть как интересно про эти подробности слушать! Представляешь, начал меня поучать, чтобы я тоже кофе вечером не пила. Лектор, елки-палки!
– А ты что хотела? Пожилой, можно сказать, человек. Ты с ним со скуки сдохнешь. Брось ты его, переключись на молодого.
– Не-а. В своей квартире да при его зарплате мне скучно не будет. Я ради своего угла и не такого потерплю!
– А как же любовь?
– Тю, – присвистнула Валентина. – В твоем-то возрасте такие глупости говорить. Любовь жилплощади не помеха!
– А ты ему что, потом рога наставишь? – заинтересовалась Скачкова, соображая, как можно использовать информацию для общественной пользы.
– Сначала захомутать надо, – рассудительно покачала головой Валя. – Чего раньше времени загадывать?
– И как ты его хомутать надумала? Уж поделись со старушкой опытом! – В душе Натальи складывался многослойный бутерброд из зависти к чужой молодости и напористости, сдобренный собственными неудачами и одиночеством и обильно политый желанием помочь лучшей подруге.
– Говорю же – ноу-хау! Он подсел на всякие книжонки по маркетингу и рекламе, так я решила предложить, чтобы я прямо в его белье товар продавала.
Вспомнив «его» белье, огромные синие семейные трусы в блекло-серую крапинку, болтавшиеся на Жене как юбка-колокол – именно в них Евгений изволил рассекать по квартире в последний раз, когда Наталья пришла в гости после очередной рыбалки, – Скачкова хихикнула.
– Чего ржешь? – подозрительно нахмурилась Валентина. – Я еще не все сказала.
– Если ты тут гольем стоять будешь, то тебя живо в «обезьянник» заберут, а у Женьки неприятности возникнут.
– Я не голая, я, типа, под одежду спрячу, но чтобы торчало.
– Да уж! Из-под твоих заплаток все вываливается и торчит. Туда и белье-то не втиснешь!
– Не в этом дело! Я хочу, чтобы мы с ним вместе выбрали, в чем мне стоять. Ну, чтобы я могла примерить и ему показать, дошло?
– Вот чушь-то, – злобно сплюнула Наташка. – Бред!
– Он согласился! – победоносно задрала подбородок Валентина, тряхнув «хвостом».
– Бред, – повторила Наталья. В груди напряженно трепыхалось отчаяние.
– Завидуешь, – констатировала Валя. – Не пыхти. Придет и на твою улицу праздник. Только окна пошире открой, а то проворонишь!
– Галка, а как у вас с Женей? – Наталья была несильна в женской дипломатии. С мужиками было проще и привычнее.
– А что случилось? – всполошилась Галочка.
– Ой, да ничего еще не случилось, – махнула рукой Наташка и осеклась. Некстати выпавшее из нее словечко «еще» не прошло незамеченным.
Внешне спокойная и медлительная, Галина в вопросах, которые касались ее Женечки, напоминала варана: стремительность ее реакций и бурная внутренняя жизнь оставались незаметными постороннему глазу.
Двадцать пять лет она жила под гнетом матриархата, царившего в их семье. Светлана Николаевна давила на близких, как камень на квашеную капусту: муж с дочерью покорно съеживались и пускали соки. В результате супруг, как некачественная заготовка, взбунтовался и вырвался на волю. Несовершеннолетняя Галочка себе такого позволить не могла. Она осталась единственной маминой надеждой, опорой и стрелочником. Теперь только на ней Светлана Николаевна могла вымещать свои обиды. Нет, она не била Галю. Неудачливой в личной жизни женщине нужен был покорный зритель. Именно такой она и воспитала дочь, попутно изумляясь ее неприспособленности. А что было делать девочке, которая с детства привыкла быть покорной маминому мнению? Она носила то, что нравилось маме, читала книги, которые ей давала мама, слушала музыку, которую та считала достойной, дружила… Впрочем, Галя ни с кем, кроме Наташки, не дружила. Но это было единственной ее вольностью. Во всем остальном она привыкла следовать за Светланой Николаевной, как вагон за паровозом.
Повзрослев, Галочка стала многое понимать, но ее неуверенность в собственных силах и непререкаемое мамино мнение въелись в сознание намертво, как черничное пятно в белую скатерть. Она была принцессой в башне замка, а рыцарь Женя прискакал и освободил ее. Оторвавшись от Светланы Николаевны, Галя стала зависимой от мужа. Теперь ему она смотрела в рот, считала центром вселенной и озвучивала его мнение, считая его своим собственным. Нет. Не считая! Она искренне соглашалась с ним во всем, потому что их мысли и мнения совпадали. Они были единым целым, двумя половинками, нашедшими друг друга. Во всяком случае, Галочка верила, что это именно так.
– Знаешь, – говорила она Наталье в порывах откровенности, – иногда людям только кажется, что они