Ольга Ларионова
КЛЕТЧАТЫЙ ТАПИР
* * *
Это была осень, а осени Варвара не любила и кое-как мирилась с ней только потому, что следом шла еще более ненавистная пора — зима — время бессильной апатии всего живого. Время ледяной воды.
Варвара немного постояла на крыльце, поеживаясь и вглядываясь в утреннюю предрассветную дымку. Туман сегодня был какой-то странный, липкий, он жался к деревьям и домикам, повисая на них зябкими клочьями, а в промежутках редел, словно ставил западню: выйди на улицу, доверься этому призрачному неосязаемому ущелью — и где-то на середине пути на тебя рухнет влажное облако, спеленает серой липучкой, сырым комом проскользнет внутрь. Бр-р-р. И ощущение будет такое, словно улитку глотаешь.
Она спрыгнула с крыльца, успев заметить, что гирлянды сушеных луковок теперь придется на ночь убирать в дом, и побежала по улочке, отделявшей трапезную от жилых коттеджей, срезая углы и при этом неизбежно влипая в сырость. Легкие сандалии чмокали по влажным плитам, и тем не менее где-то справа, в стороне Майской поляны, она различила еще какие-то звуки, приведшие ее в недоумение. Легкий топоток переходил в упругие удары — топ-топ-топ-топ-бум-бум-бум. Варвара представила себе эту картину: несуществующий здесь, на Степухе, страусенок материализуется из тумана, разбегается и после четвертого-пятого шага вдруг превращается в столь же нереального тут слоненка — и исчезает, снова становясь комком тумана. Киплинг по-тамерлански. Стоит посмотреть.
Она двинулась крадучись вдоль зеленой полосы, отделявшей поселок от пляжа и пышно именуемой Парком, и скоро подобралась к поляне. Остановилась. Было тихо… Нет. Дыхание, частое, сильное — кто из здешнего зверья способен так дышать? А люди еще спят. Впрочем, что это она — совсем забыла, что за стены Пресептории не может ступить по своей воле ни один зверь.
А между тем на другой стороне Майской поляны прямо из сумрачной туманной пелены выпорхнуло что- то огненно-стремительное, словно проклюнулся язычок пламени, совсем близко зазвучало ускоряющееся «топ-топ-топ», и Варвара увидела, что прямо на нее по серебрящейся траве мчится ладная фигурка в черных плавках и алой рубахе, концы которой завязаны узлом чуть выше пупа; шагах в десяти раздалось упругое «бум!» — оттолкнувшись двумя ногами, бегун взмыл в воздух, перекувырнулся пару раз, снова оттолкнулся, изгибаясь летучей рыбкой, и еще кувырок, и еще курбет, и еще черт-те что — и вдруг ударился пятками и замер, как вкопанный, вскинув руки кверху, туда, где к полудню быть золотому солнцу.
— Сивка-бурка, вещая каурка, — прошептала Варвара, — стань передо мной, как лист перед травой…
— Стою, — удивленно отозвался тот, только тут замечая перед собой девушку, которую туман прикрывал вместе с низкорослой тутошней акацией.
Варвара вслушивалась в его дыхание, способное разогнать туман над всем побережьем, а сама мучительно размышляла, как к нему обратиться, — это был Петере Ригведас, один из двоих младших научных, присланных с Большой Земли; летели они вместе с Голубым отрядом, и те повадились величать его Петрушкой, что сразу же и бесповоротно за ним закрепилось.
Он угадал ее смущение, опустил руки и совсем по-мальчишечьи предложил:
— Хотите, я и вас так научу?
— Ножик вывалится, — фыркнула Варвара, представив себя вниз головой. — И вообще, каждому — свое, как говорили древние!
Она повернулась и побежала к своему морю, прыгая по ступенькам, залитым густым молочным киселем, и ожидая привычного шума, которым встречали ее вода и галька. Было тихо. Так тихо, что страшно было крикнуть — позвать аполин. Стеклянно-бурая поверхность воды, над рыжими островами — купы стоячего тумана, подсвеченного снизу рыжинкой. Девушка вошла в море, дивясь его теплоте. Вода была почти непрозрачной и горькой — не на вкус, нет. Это было ощущение какой-то потери, словно в море чего-то убавилось. А, вот оно что: в море тоже пришла осень.
Девушка проплыла километра полтора, повернула обратно — аполин все не было. Вот сони! Может, пошуметь все-таки? Но уж очень обстановка не располагала. Варвара шла размеренным, экономным брассом, и до берега оставалось метров сто, когда сзади вдруг пахнуло холодом, накатила пелена тумана, словно одеялом прикрыло, — берег впереди исчез. «Ну, такими шуточками нас не напугаешь, — усмехнулась она, — к таким спектаклям я уже привычная. И аполин нечего было от меня прятать!..»
И словно в ответ на ее мысли справа, в каких-нибудь десяти метрах, плюхнуло — точно расшалившийся дельфин. Аполины и сдержаннее, и массивнее.
— Эй, есть там кто живой? — крикнула Варвара, оборачиваясь на шум.
Плюхнуло слева, даже брызги долетели. И сзади. И еще где-то. Но живых там не было, — это Варвара уже точно чуяла. Какая-то безликая, тупая сила лупила по воде, перемешивая брызги с туманом. А ведь если попадет… Девушка нырнула и резко пошла в сторону, мгновенно зазябшей спиной ожидая нового оглушающего удара. Вода тоже была насыщена туманом, только не белым, а золотым. Ну да — традиционные янтарные пылинки. Это мы видали, и не раз. Сейчас начнут завораживать, показывать подводное кино — башенки, виадуки, воротца. Потянет посмотреть поближе, нырнуть поглубже. Надо просто не обращать внимания — лучшее средство.
Но золотистые искорки на сей раз не стали складываться в причудливые видения затонувшего подводного града Китежа или как там его, а тихонько заклубились и собрались в шары — не то апельсины, не то минные заграждения. Ничего, пройдем поверху.
Она всплыла и, прислушавшись, попыталась угадать нужное направление. Поплыла на этот почудившийся шорох прибоя, но метров через двести поняла, что ошиблась. Прислушалась еще раз — нет, сегодня слуху доверять было нельзя. Лучше нырнуть и промерить глубину — тут уж не ошибешься.
Глубина оказалась небольшой, метров восемь; дно знакомое, и чей-то старый красный моноласт валяется, на нем уже каракуртица присосалась и прижилась. А нептуновы апельсины собрались в одной стороне, ну прямо стенку построили. Теперь не надо и глубину промерять — и так понятно: берег загораживают. Туда и поплывем.
Варвара ринулась вперед, стараясь зацепить протянутой рукой хоть один золотой комок, но, как и сотни раз до этого, наваждение таяло, так и оставшись неприкасаемым. Не вышло, ваше величество Водяной. Даже не напугал. Ноги коснулись дна, она встала и побрела из воды, отжимая на ходу волосы. Подумаешь, приключение — даже Сусанину не стоит рассказывать. А уж Гюргу и тем более.
Она быстро оделась и пошла прочь, мимо капониров, выросших прямо на пляже всего за каких-то три дня, и на крыше ангароподобного телятника увидела надстроенную башенку с нацеленными на ближайший остров незнакомыми приборами. Берег выглядел холодным и настороженным, его словно подготовили к нападению на неведомого противника, затаившегося в море.
«А я ведь не иду, — вдруг сказала она себе, — я бегу. С чего бы это?»
Она заставила себя перейти на привычный стремительный шаг. Миновала первые дома, со стен которых, словно мыльная пена, сползали вниз ошметки тумана. До трапезной оставалось метров сто, когда раздался привычный серебряный удар гонга, — это значило, что первый посетитель уже переступил порог и жаждет увидеть рядом с собой товарищей по завтраку. Не иначе как Келликер, так мечтавший когда-то стать кухонным поставщиком и внедрить на Степухе средневековое меню… Варвара снова замедлила шаг. Только не прийти первой, до них. Вернее — до НЕГО.
Она огляделась, напрасно ожидая хоть кого-нибудь. Ведь когда не нужно, на каждом шагу кто-нибудь непрошеный заводил традиционное: «А что вы делаете сегодня вечером?..» Но сейчас поселок словно вымер: на космодромной площадке спешно заканчивали погрузку корабля. Хоть сворачивай в переулок…
— Варюша! Как кстати!
Кони. Вот уж, действительно, кстати.
— Доброе утро!
— Господи, Варюша, как вам к лицу, когда вы улыбаетесь! Делайте это почаще.
— По заказу не умею.
— Ну вот, опять стали букой… Впрочем, это ваш стиль, вы ведь всех покоряете именно этой взъерошенностью!
