Я ухмыльнулся.
– Это неприлично! – возмутилась Флейм.
– Не тревожься. Таких тонкостей я не улавливаю. Вот если бы ты меня ненавидела или сильно желала… или хотела причинить вред – тогда другое дело. Оттенки не всегда бывают ясны.
Блейз задумчиво склонила голову.
– А как насчет обмана? Можешь ты определить, когда человек лжет?
– Иногда могу. – Я помолчал. – Практически всегда могу, если человек лжет с умыслом, пытается обмануть. Только это отличить и ты можешь, мне кажется, хоть и не обладаешь тонким нюхом.
В благодарность за такой своеобразный комплимент Блейз слегка улыбнулась.
– Думаю, ты опасный человек, Келвин Гилфитер. Ты, наверное, знаешь обо мне много больше, чем мне хотелось бы.
Я улыбнулся в ответ, постаравшись сохранить равнодушное выражение лица. Блейз, конечно, в будущем в моем присутствии станет вести себя осторожнее, да что толку? Мой нос говорил мне о людях, даже таких сдержанных, как Блейз, гораздо больше, чем ее глаза и инстинкты.
– Ты должен быть дьявольски искусным врачом, – тихо проговорила Блейз. – Ты носом чуешь болезнь. – Как всегда, она сразу уловила то, что было для меня всего важнее. На Небесной равнине мы, врачи, говорим пациентам, что они больны, а не наоборот. – Значит, – продолжала Блейз, – ты сможешь сказать нам, когда погоня доберется до Лекенбрейга?
Я кивнул.
– Да. Я запомнил запах. Вы этого не знаете, но проводники из Гара несколько раз приводили чужаков совсем близко к нашему лагерю, а потом сворачивали в сторону. – Так делалось, несомненно, намеренно: проводники хотели показать мне, что я в их власти, а моя свобода зависит от их великодушия. Но также они хотели, чтобы я мог узнать своих преследователей, потому что я был горцем, а те, кто хотел меня поймать, – нет.
– Сколько их всего?
– Двое жрецов-феллиан и десять стражников плюс восемь гвардейцев повелителя. Проводники из Гара не сопровождают их на побережье, конечно.
– Ты можешь отличить феллиан от людей повелителя?
– О да. Эти дурацкие шляпы феллиан, когда намокнут, имеют специфический запах. К тому же…
– Да?
– Религиозный фанатизм тоже имеет свой запах, особенно когда феллиане начинают молиться. А теперь не пора ли нам в путь?
– Нет еще, – ответила Блейз к нескрываемой радости Флейм. – Я хочу, чтобы ты понял, на что способна Флейм… на что способен любой силв. Поэтому-то мы можем особенно не беспокоиться о погоне, если ты предупредишь нас, когда преследователи окажутся рядом, а это ты, похоже, сделать сможешь. Из нас получилась хорошая команда: силв, создающий иллюзии, двое обладающих Взглядом – птица, которая может многое разведать, и я со своим мечом на случай потасовки, а также нос, который чует все на свете.
– Я ни в какую команду не вхожу, – ответил я возмущенно. – Пойми ты это наконец. Я отправляюсь в Амкабрейг на Порфе, чтобы забрать сундук с лекарствами, когда его туда пришлют, а оттуда – на Брет. Вот и все. Меня не интересуют ваши дела. Вы вдвоем разрушили мою жизнь, и чем скорее мы расстанемся, тем лучше.
Блейз и бровью не повела.
– Тем не менее я хочу показать тебе, на что годится силв-магия.
– Пока не увидит, не поверит, – усмехнулась Флейм, и у меня возникло неприятное ощущение, что я каким-то образом оказался в их власти. Я носом чуял, как они наслаждаются ситуацией.
Идти по жаре было все труднее. Даже Следопыт еле тащился, жадно пил из каждого пруда, мимо которого мы проходили, и иногда залезал в воду целиком, чтобы охладиться. Потом он отряхивался, обдавая нас брызгами. Пройдя несколько миль, мы приблизились к небольшому селению, которое я учуял еще во время привала. Оно состояло из нескольких хижин, кое-как слепленных из покрытых битумом пальмовых листьев; камни, которыми они были придавлены, не удержали бы их при сильном ветре; наверняка хижины уже не раз сносили осенние бури.
– Деревушка нам подойдет, – сказала Блейз. – Давай-ка убедим этого толстокожего скептика, что магия существует. Спрячь нас, Флейм. Говорить тоже будешь ты.
– Надеюсь, обладающих Взглядом там нет?
– Насколько я могу судить, ни одного.
В воздухе неожиданно разлилось благоухание: тот самый липкий запах, который иногда окутывал цирказеанку.
– Я готова, – сказала она, – пошли.
Чем ближе мы подходили к хижинам, тем сильнее становился запах. Я нисколько не сомневался, что его каким-то образом испускает Флейм. Может быть, так пахнет ее пот? Но каким образом она усиливает запах по желанию? Ученый во мне испытывал любопытство.
Когда мы подошли, в пыли перед хижинами играли несколько курносых детишек. У одного из них оказались больные легкие, и дольше нескольких месяцев он без должного лечения не протянул бы. Пыхтя, он кинулся в хижину, как только заметил нас, и принялся звать мать.
– Мама, мама, тут дама пришла!
