прохладное. Свежий северо-западный ветерок, словно невидимый веник, смел с поднебесной вышины все облака. В окружающем ландшафте воссоединялись черты города и сельской местности. Кусты тальника, редкий лесок, кое-где узкие тропинки. Широкое асфальтированное шоссе. В кроне дерева беззаботно щебетал зяблик; внизу возле корней худая бродячая собака вылизывала банки из-под консервов. Дегене- рированный ландшафт: наглость города и соблазнительная сельская провинция.
Мужчины свернули на короткую тропинку, храбро перешагнувшую через полотно железной дороги, а затем тянувшуюся вдоль края глинистого луга вплоть до улицы, вымощенной камнем. Оба шли молча. Импи-Лена подняла их с постелей в шесть утра и тут же принялась за свои излияния. Обычный утренний ритуал в понедельник: чашечка жидкого кофе, а затем интенсивная проповедь.
– Сегодня попробуешь продать вексель? – наконец нарушил молчание Йере.
– Нет, но пойду встречусь с кузеном в Национальном акционерном банке…
– Значит, деньгами пока не пахнет? Еремиас сделал выразительный жест.
– Кое-что о них всегда слышно, но понимаешь… нет кредита. Временно.
– Ну а знакомая, с которой ты переписывался?
Еремиас закашлялся, покачнулся и принялся делать вид, что завязывает шнурок ботинка, который уже был завязан. Йере, продолжая допрос, заметил:
– Пару недель тому назад ты очень надеялся. Говорил, что эта женщина владеет недвижимостью стоимостью в несколько миллионов и у нее нет наследников.
– Да, это действительно так, – ответил Еремиас, испытывая неприятное чувство. – Все как есть. Она владелица двух ресторанов в Выборге и акций мыловаренного завода.
– И жаловалась на одиночество?
– Да… Я ответил ей, и она согласилась переписываться. А потом попросила мою фотографию…
– И ты послал.
– Отправил, да ты сам и опустил письмо с ней в почтовый ящик.
– И никакого ответа?
– Да… Нет, ответ пришел. Очень краткий и довольно глупый, что-то в этом роде: «Я одинока, но все же не настолько…»
Йере посмотрел на отца и пришел к тому же мнению – письмо действительно было дурацким. Пожалуй, только Ева была единственной женщиной, которая не могла сравнивать Адама с другими мужчинами.
На остановке человек десять ожидали трамвая. Судя по кислым лицам, большая часть из них работала продавцами, которых уже с самого утра раздражала мысль об обслуживании покупателей. Еремиас уселся на скамью и вынул из глаза монокль. Он был великолепен, как черт в субботу. Отец помахал сыну, приглашая его сесть на скамейку, но Йере отрицательно покачал головой. Сын прогуливался взад-вперед, устремив взгляд в землю. Но потерянных монет не было, равно как и неиспользованных трамвайных билетов.
В этот момент вышел на утреннюю прогулку магистр Ахопалтио. Увидев Йере, он подошел к нему со взглядом, полным радости победы. Ахопалтио продолжал оставаться глухим, ибо «Черный Рудольф» все еще жил. Уши его по-прежнему были прикрыты наушниками – очаровательное свидетельство самовнушения. Он протянул Йере свою мягкую руку и с солнечной улыбкой произнес:
– Уезжаю за границу Сходил в магазин и купил каталог по туризму и грамзаписи.
– Когда намерен отправиться? – спросил Йере.
Ахопалтио пожал плечами.
– Ничего не слышу.
Под мышкой у Ахопалтио были зажаты все утренние газеты, выходящие в городе Йере принялся разговаривать на языке глухонемых – жестикулировать, работать мимикой и, наконец, добился, что Ахопалтио понял язык первобытного человека Ахопалтио протянул Йере свернутые газеты и сказал:
– Возьми все. Я уже прочитал их.
Ахопалтио испугался, что язык его движется чересчур быстро Он напряг слух и поспешил удалиться. Йере поставил свой диагноз: «Постоянство избранной линии поведения Ахопалтио в общем воздействует на него отрицательно и свидетельствует только о голом расчете Он, очевидно, существо, лишенное поэтического восприятия, поскольку весьма трудно представить себе, чтобы мечтательный поэт вышагивал строевым шагом; он определенно не способен испытывать наслаждение от путешествий».
– Кто это? – с любопытством спросил Еремиас, когда Йере уселся рядом с ним.
– Один преподаватель школы глухонемых, – ответил сын.
– Тяжелый случай. Не может даже музыкой насладиться.
– Нет, но зато умеет читать ее по нотам…
Йере передал отцу газету и сам начал знакомиться с новостями дня. Карательные органы устроили себе творческую паузу и никого никуда не ссылали; пострадавшие от кризиса бизнесмены созвали съезд в намерении создать международный союз жертв экономического кризиса, безработица увеличилась, а некий автор из глубинки, выступавший в разделе «Письма читателей», потребовал снизить цены на крепкие напитки, а заодно покрыть его дом новой крышей. Йере переключился на страницу объявлений и оказался в эпицентре проблем безработицы. На работу принимали лишь одного рассыльного, двух отливщиков типографского шрифта, высокопрофессионального часовых дел мастера и ученика парикмахера. Настроение у Йере стало совсем мрачным.
А у отца, наоборот, поднялось. Он уже сменил монокль на очки и нашел в газете небольшое объявление: приглашали на работу рекламного агента по увеличению фотоснимков с оплатой в процентах от стоимости полученных заказов. Еремиас почувствовал себя так, будто он уже завтра готов расплатиться со своей экономкой, причем с учетом пресловутых восьми процентов. Йере не стал завидовать отцу, а лишь посоветовал тому попробовать, хотя отлично понимал, что овчинка выделки не стоит В городе пути отца и
