дуделку в карман и отправляйся домой.
– Домой?
– Да, или куда-нибудь в другое место. Сегодня сочельник.
– А как быть с музыкой? Пожалуй, ангел в небесах говорил так: о-о хи-и-о хей…
Йере отошел в сторону и остановился посмотреть на стекло витрины парикмахерской. Он боялся, что его волосы поседели.
На улице стало холоднее. В разрывы между мглистыми облаками молочного цвета проглядывал дружеский фонарь луны. На улицах было тихо, в мире – спокойствие, а у Малышки Лехтинена прекрасное настроение. Он, пошатываясь, бродил по переулкам и напевал Ave Maria. Один такой же бесприютный товарищ преподнес ему рюмочку, а в магазине, торговавшем бумагой, куда он зашел поиграть, ему подарили свечку. Со свечкой в руке он появился в ночлежке и предложил сыграть в счет платы за постель.
Офицер Армии спасения с упреком в голосе произнес:
– Вы опять пьяны.
– Да, и пришел спасаться.
– Вон постель, но шуметь нельзя.
– Шуметь? Я хожу на цыпочках с тех пор, как в Финляндии появилось звуковое кино. А сыграть можно?
– Нет. Разбудите спящих.
– А песню?
– Нет.
– Но как же я в таком случае смогу спастись?
Музыкант посмотрел на ряды кроватей. Повсюду знакомые лица. Вон там храпит бывший русский генерал. Чтобы сохранить свое достоинство, он спит в демисезонном пальто и меховой шапке на голове. Человек, лежащий у окна, – бывший учитель, которому больше не нужно было убирать кнопки со своего стула, ибо он потерял свою должность из-за того, что слишком уж приставал к своим ученикам. Тот старик со сплющенным лицом – бывший юрист, державший в тайне все свои темные делишки. А вон там спит бывший редактор газеты, заболевший профессиональной болезнью своего дела и сейчас выпущенный на рождественские каникулы из наркологического медицинского заведения. И он сам, бывший музыкант…
– Нет, уважаемые господа! Не бывший. Достаточно, если скажете – музыкант.
– Тише, тише! – прошептал офицер Армии спасения.
– Музыка никому не мешает. Могу я сыграть?
– Нет, идите в постель.
Малышка Лехтинен сел на край кровати, дежурный наблюдатель за порядком в ночлежке погасил свет.
В спальне царило рождественское спокойствие и витали запахи унылых будней, в которые каждый постоялец привносил свой персональный вклад. Сон к Малышке Лехтине-ну никак не приходил. Рождество он встречал невинным младенцем, в нестираной одежде, вызывавшей зуд. Малышка зажег свечу и поздравил сам себя:
– Не падай духом, брат мой! Настанет время, когда в кинотеатрах снова заиграет музыка. Спасибо тебе, губная гармошка! Идем со мной на небеса!
Тихая песня разбудила спящих. Бывший учитель поверил, что это гармошка ангелов, и присоединился к пению. Колеблющийся огонь свечи освещал заспанные лица. Гимн зазвучал по нарастающей. И в этот момент с другого конца зала раздался раздраженный возглас:
– Ишь какое веселье! Чего задумали? Тихо, черт вас побери, или майор выгонит всех на авеню.
Но пение лишь усилилось. Малышка Лехтинен с помощью своей губной гармошки дирижировал хором. Тот, кто недавно высказал недовольство, – а это был не кто иной, как Кафтан, – вскочил с постели, подбежал к Малышке Лехтинену и заорал:
– Туши свет и заткни глотку!
– Сейчас Рождество, – спокойно отозвался музыкант. – Наступило время музыки и любви.
– Иди в постель и любись там сколько влезет, а мне дай поспать. Я устал от рождественского веселья. И надо же было ему родиться именно в эту ночь! Родился бы летом, когда спать можно и на улице. Ну, мужик, кончай эту чертову песню! Слушать противно.
Малышка Лехтинен заиграл еще громче, не слушая дружественных замечаний Кафтана. В одной руке он держал свечу, а в другой – губную гармошку и будил одного за другим спящих. Только на кровати, стоящей у самых дверей, никто не пошевелился. Спящий лишь натянул одеяло на голову и продолжал храпеть.
Кафтан почесал свои всклокоченные волосы и положил руку музыканту на плечо:
– Ты слишком расшумелся. Но сейчас, дорогой соседушка, убери свою гармошку в карман, куда лучше видеть сны. Я так устал. Ну, ты кончаешь или твоя музыка будет продолжаться вечно?
Малышка Лехтинен прервал солирование на губной гармошке. Бывший учитель встал, поблагодарил музыканта. В его глазах блестели чистые рождественские слезы, и он, став в позу общественного обвинителя, заявил Кафтану:
– Господин Лехтинен не какой-нибудь заурядный артист, а бывший скрипач-виртуоз. Дайте ему возможность спокойно играть.
– Сейчас ночь, время, неподходящее для музыки, – ответил Кафтан.
