Своевременная инициатива возымела действие. Сантра начала готовить место для танцев, и наступил кульминационный момент вечеринки. Но Йере чувствовал себя скованно. Он вынужден был танцевать с женщинами, рубашка прилипла к потной спине, а супруга забойщика скота своими неуклюжими движениями несколько раз прошлась по его ногам.
А Кусти не забывал про новый верстак. Он снова отправился посмотреть на него. Забойщик скота Мякипяя составил ему компанию.
– Оборудован ли верстак у Харьюлы вращающейся ручкой, или это старая модель?
– На Западе старых моделей не бывает, – ответил Кусти. – Там все новое. Пошли взглянем.
С ними увязался и Еремиас. Йере танцевал в этот момент с Сантрой и не смог присоединиться к желающим детально изучить новый верстак.
В мастерской Кусти бутылка переходила из рук в руки, как жезл олдермена, и герой дня все время повторял:
– В нашем доме командует не курица. Твой сын, Суо-малайнен, во вкусе Сантры. Кураж у него есть, он – сент-лемен.
– Прошу прощения, Харьюла, – перебил именинника торговец бычками, – вы хотели сказать: джентльмен?
Мякипяя состоял членом объединения торговцев мясом и владел языковыми тонкостями. Но Кусти, человек с Запада, не переносил возражений.
– Не стоит надрывать мозги, если дальше Финляндии не ездил. Канада – чепуха по сравнению с Америкой. Вот Сикако – это зрелище. Кто из вас был в Сикако?
– Простите, Харьюла, – вновь промолвил Мякипяя, – вы имеете в виду Чикаго или что-нибудь иное?
Такая поправка пришлась не по душе Харьюле. Он в этот момент намеревался передать жезл олдермена забойщику скота, но выбрал старика Юрванена.
– Только языком болтаешь и говоришь ерунду, – заметил он. – Сикако – самый большой мясной город в мире. Там знают цену настоящей демократии и столярам, но не бродячим скупщикам бычков.
Кусти сейчас был в таком настроении, что не мог переносить возражений. Он угрожал заткнуть рот болтунам сотенными и тысячными купюрами. А вот Еремиаса он уважал.
– Я уже говорил, но скажу еще раз, что твой сын – сентлемен. У него лояльная натура, коль он умеет составить женщине компанию. Женщина бывает отрадой даже в моем возрасте. Но, как я уже сказал, у нас командует не курица…
Едва он успел закончить высказывание, как в дверях появилась Сантра. Она с угрозой приблизилась к Кусти, ударила его кулаком по лицу и крикнула, сдерживая слезы:
– Ах, не командует! Посмотрим!
И нанесла Кусти второй удар, от которого веселый герой дня без звука свалился на кучу стружек. Еремиас и Мякипяя выскочили из мастерской, но Уутелу Сантра все-таки успела легонько пнуть ногой. А старику Юрванену она заехала по уху. Оставшись наедине с Кусти, Сантра начала причитать:
– Постыдился бы! Даже стыдиться не умеешь. Снова напился тайком, и пахнет от тебя, как из нужника.
Сантра заплакала.
– Что подумает теперь писатель и его отец… и… Мякипяя, принесший с собой баранью ножку? Вот к чему приводит вино! Свинья! Молчи! Ты свинья!
Сантра, глотая слезы, ушла, а Кусти остался лежать на куче стружек. Человек с Запада не мог противиться женской воле – защищаться или пускаться в объяснения.
Танцы прекратились, и гости, не попрощавшись, сломя шею бежали с семейного торжества. Сантра посмотрела долгим взглядом на уставленный яствами стол с фотографи– ей Кусти в центре. Она погрозила ей кулаком и принялась расставлять мебель по своим местам. Спустя мгновение она уже могла спокойно выплакаться. Она плакала от стыда и стыдилась того, что плакала.
В передней послышались шаги. Кусти осмелился осторожно войти в комнату, но Сантра вытолкала мужа обратно в мастерскую.
– Убирайся спать на ночь в курятник. Там можешь командовать. Или ложись на верстак!
– Дорогая, грешно ругаться сегодня, в день рождения.
– Такому человеку не стоило и родиться. Если бы я не служила у господ в Сикако, ты был бы сейчас шахтером в угольных копях Джонстона. Хорошо тебе гулять на мои денежки.
Кусти не возражал. Он попытался умилостивить жену.
– Пойми, человеку стукнуло шестьдесят…
– И при этом он пьет! Пьет и расцветает, как радуга! Неужели я тебе не говорила: пей сколько влезет, но только не вино? Говорила или нет?
– Говорила. Но подумай, все-таки шестьдесят лет. Сантра заперла дверь на ключ, а Кусти остался на крыльце любоваться небом летней ночи. Он прильнул к окну и жалобно произносил смиренные слова покаяния. Сантра в ответ с силой захлопнула окно. Так Кусти познал суровую истину: каждый десятый брак кончается разводом, в остальных случаях супруги дерутся до конца.
Удрученный человек с Запада ушел в сад и сел на влажную от вечерней росы скамейку. Он не знал, капают ли капли с листвы рябины или же из маленьких поросячьих глаз, которые смотрят на ближнего как бы тайком из-за угла. Послышалось шуршание песка. Столяр Уутела вышел из тени кустов, приблизился к Кусти и прошептал:
– Вот что я тебе скажу, нельзя оставлять соседа одного в праздник.
