промахам, а всегда видела в них только желание досадить ей, выставить ее на посмешище, всегда находила в них злокозненную интригу. Да, плохо начался для Майте тот вечер у Каэтаны. Неожиданная встреча выбила ее из колеи, ей стало казаться, что все смотрят на нее с издевкой или жалостью, что ей приготовлены и другие, еще более неприятные сюрпризы. Она подумала, что ты неспроста говоришь о чем- то наедине с Каэтаной (ей было известно, что ты тайно встречаешься с герцогиней: она установила за тобой слежку), она улавливала перешептывание, смешки – и все принимала на свой счет. Твое коварство не имело границ: она ярко представляла, как ты подробно рассказываешь всем о ваших интимных отношениях, о ее несостоятельности как матери и хозяйки дома; фантазии у нее удивительным образом уживались с достаточно ясным восприятием реального мира, поэтому ее поведение ни у кого не вызывало подозрения или тревоги; на самом же деле малейшая деталь могла возбудить ее больное воображение и привести в состояние крайнего возбуждения, но так как она ни с кем не была откровенной и ни с кем не конфликтовала, никто ничего не замечал, и ее подозрения быстро набирали силу и стремительно росли как бы в пустоте, пока не принимали окончательную форму и делались крепкими, как прутья железной решетки, замыкавшие ее внутреннюю тюрьму, в которой она и жила и из которой тайно и безуспешно пыталась бороться со своим унижением.
Позднее, во время ужина, Каэтана шутила по поводу поджогов дворца Буэнависта и обсуждала, кто из присутствующих мог бы быть поджигателем. В ее рискованной шутке задевались сама королева, ты, Осуна и весь народ – всех вас упоминали как возможных злодеев, подпаливающих дворец смоляным факелом. Майте тоже хотела говорить, тоже хотела участвовать в игре, подхватить шутку о возможных поджигателях. «Твое платье слишком уж нарядное, – включилась она в разговор, обращаясь к Каэтане своим слабым, бесцветным голосом. – А кстати, тебе не сказали, что меня видели накануне вечером на Прадо? Что я ехала в моей коляске с зажженным факелом?» Как всегда, желая быть ироничной, она слишком медлила, прежде чем вступить в разговор, ей не хватало остроты, поэтому она не могла удержать внимание присутствующих. Вот и на этот раз никто не обратил внимания на ее шутку, фраза упала в пустоту, Каэтана отделалась какими-то пустыми словами, было ясно, что она пропустила замечание Майте мимо ушей. А та снова почувствовала себя отвергнутой, лишней. Ее не замечали за этим столом, она была ничем, с ней не считались даже как с врагом. Она едва не ушла, ведь даже соседи по столу не смотрели в ее сторону, и это лишний раз подтверждало ужасное подозрение: она просто не существует для них, а если и существует, то лишь как предмет насмешек.
А потом была та прогулка по дворцу, остановка в мастерской Гойи, странная выходка Каэтаны по поводу ядовитой краски. И все это время Майте не могла думать ни о чем другом, кроме как о своей мести; пусть не сейчас, пусть потом, но она непременно отомстит; ее фантазия рисовала вполне конкретные сцены: вот ты споткнулся и катишься кубарем по мраморной лестнице, и вот твое похожее на разодранную тряпичную куклу тело безжизненно распростерлось внизу; картина была такой яркой, что у нее закружилась голова и пришлось ухватиться за перила; а вот огни светильников сливаются вдруг в огромное пламя, в котором под вой исчезающих демонов сгорает твоя черная душа; тут ее начало тошнить от запаха масла в горящих светильниках, так что пришлось прикрыть лицо надушенным платком. А слова Каэтаны о ядах откликнулись в ее воображении пугающе реалистичной картиной: ты корчишься на полу в страшной агонии, тщетно взывая о помощи, но люди вокруг неподвижны, как статуи, они смотрят на тебя с безразличием или презрением. Все так просто, объяснила Каэтана: достаточно понюхать или коснуться кончиком языка этого изумрудно-зеленого порошка; или достаточно, подумала Майте, смешать его с нюхательным табаком или посыпать им салат, растворить в воде, которую пьют перед сном. Эти мысли привели ее в восторг. Наконец-то она сможет увидеть тебя мертвым! Наконец-то исполнится мечта! Бог услышал ее молитвы, теперь она сможет прожить спокойно остаток жизни, сможет забыть тебя. Тут она потеряла сознание.
А когда она снова пришла в себя, то увидела рядом меня, никто уже не говорил о ядах, потом она увидела и тебя, ты был в облике обычного человека, ничего дьявольского. С ней такое случилось не впервые, она часто впадала в транс, потом приходила в себя, возвращалась к реальной жизни, но ненадолго. Мы с ней вышли на какое-то время, к ней уже вернулись силы; в дверях зеркального зала нам встретился возвращавшийся откуда-то Франсиско. И тут дьявол заманил ее в другую ловушку. Она на минуту отвела взгляд – и увидела в зеркале тебя и Каэтану, вы стояли в густой тени коридора. Стояли обнявшись и, мне кажется, целовались и что-то горячо обсуждали шепотом, как заговорщики или влюбленные, а потом скользнули в комнату и осторожно закрыли за собой дверь. Но в последний момент глаза Майте на миг встретились с глазами Каэтаны, и в высокомерном взгляде герцогини ей снова почудилось презрение. Она покачнулась и, чтобы не упасть, схватила меня за руку. Мы вышли. Минута возвращения к реальности закончилась.
Когда капеллан Каэтаны предложил нам посмотреть часовню и я согласился, Майте отказалась под предлогом, что ей хочется отдохнуть и дождаться музыкантов. Я усадил ее среди гостей, а сам отправился с капелланом. И на этот раз я не смог угадать, какая буря ревности и ненависти бушует в этой милой и такой дорогой для меня головке. Майте не стала долго ждать. Около нее сидел Фернандо, мы никогда не были его друзьями, нас отталкивала его жестокость и двуличие, которым он отличался с детства, но вместе с тем мы были близкими родственниками и в каком-то смысле могли довериться ему. Она сказала ему, что вернется через минуту, что боится снова почувствовать себя плохо и помешать музыкантам. Фернандо вновь предложил ей свой флакон с солями. Она согласилась, поймала его на лету и вышла. Пересекла пустой вестибюль, поднялась по лестнице, слабо освещенной несколькими светильниками, прошла по галереям и салонам, где со страхом ловила свое отражение, мелькавшее со всех сторон в зеркалах и стеклах, но не повернула назад, ее будто влек магнит, она неуклонно двигалась в направлении покоев Каэтаны. Проходя мимо мастерской Франсиско, дверь в которую была открыта, видела самого художника, он рисовал что-то, стоя спиной к залу. Миновав мастерскую, она скользнула в темный коридор, держась за стены, ощупью добралась до закрытой двери, перед которой недавно видела вас обоих, и прильнула к ней ухом.
Сначала она не поняла, о чем вы разговаривали, – что-то о письме, о Наполеоне, еще что- то непонятное. Но вот вы заговорили о вине, о бокале и тосте, а потом настало молчание, и она тут же представила, что там у вас происходит, ее душило отчаяние, она слышала ваш смех и была уверена, что вы смеетесь над ней, ненависть захлестнула ее, жгучее желание уничтожить тебя… и в этот момент что-то случилось, какой-то шум, что-то глухо стукнуло у ее ног (она не поняла, что это было), у вас в комнате тут же все смолкло, ее бросило в холодный пот – сейчас ее обнаружат! – и она побежала. Зеркальный зал, казалось, никогда не кончится. Она не успеет пробежать его, если кто-нибудь из вас сейчас выглянет, ее увидят, и в этот момент она поравнялась с открытой дверью мастерской Гойи – и юркнула в нее. Франсиско по-прежнему стоял спиной к двери и ничего не заметил. Послышался шум шагов в проходе. Она поняла, что это ты, – и замерла затаив дыхание. И пока ты стоял рядом, не заглядывая в мастерскую, она едва не умерла от страха… но нет, слава Богу, ей удалось обмануть тебя: шаги удалялись, дверь бесшумно, но плотно закрылась. А она все стояла в мастерской, медленно переводя дыхание, медленно приходя в себя; чувство облегчения смешалось в ней с вновь вспыхнувшей обжигающей ненавистью к тебе, она вся дрожала от возбуждения – маленькая несчастная Немезида в бледно-розовом платье с острым потерянным личиком выпавшего из гнезда птенца. Гойя по-прежнему не замечал ее присутствия, а она смотрела на флакон с зеленой краской, стоявший на столе на расстоянии вытянутой руки, тот самый, из-за которого всего полчаса назад разыгралась бурная сцена между Каэтаной и Гойей. Сказанные тогда слова еще звучали у нее в ушах, их зловещий смысл вдруг поразил ее, голова пошла кругом: смертельный яд! Дьявол ловко разыграл свои карты.
Она снова открыла дверь и остановилась в проеме, держа в руках, как дароносицу, банку с ядом. Прислушалась. Все было тихо. Вы с Каэтаной, наверное, уже закрылись в алькове. Но ведь ты собирался выпить потом вино из того красивого бокала, да, ты обещал это. Ей оставалось только войти в комнату Каэтаны и высыпать немного порошка в бокал, который должен стоять на туалетном столе. А вы, конечно, будете слишком заняты, чтобы услышать ее. Легкими, крадущимися шагами, будто ловила в саду бабочек, Майте вошла в комнату и сразу же увидела бокал. Как он был красив! Как ярко сверкал в свете канделябра! Словно золотисто-голубая бабочка! Она подсыпала в вино яду. Как тихо вокруг. Так тихо бывало, когда она подкрадывалась к бабочкам. Зеленый порошок плавал на поверхности жидкости. Она размешала его серебряным крестиком с бриллиантами, который носила на шее, это был мой свадебный
