Что за день! Как будто вчера на концерте недостаточно переволновались. Мы все крепко спали, когда раздался громкий стук в дверь. Пришла Блю. У ее матери начались родовые схватки. Мы все засуетились, потому что моя мама давно обещала пойти и помочь матери Блю при родах. Папу послали за акушеркой. В этой суматохе никто не заметил, что Мириам куда-то делась. А потом Мириам появляется, и на ней ее самая теплая шаль. Ясно, что она не из туалета вышла, но никто этого не замечает. Кроме меня. И я шепчу ей: «Мириам, будь осторожнее, когда гуляешь с Шоном». Ее лицо застыло. Вот так я наконец-то сказала ей, что все знаю! Слова как-то сами родились. Как малыш у миссис Вулф. Маленькая девочка. Очень красивая. Толстенькая и не такая красная, какими рождаются некоторые младенцы, не такая морщинистая.
Через полчаса зажгут свечи. Но мы все так устали, что в шабат на ужин будем есть только суп и картофельный
Наконец я по-настоящему поговорила с Мириам о Шоне. Она расплакалась и сказала, что очень сильно его любит. Они хотят пожениться! У меня рот открылся, когда я об этом услышала. Мириам ответила: «Но мне уже почти шестнадцать». Она говорит, что в Заричке сват уже нашел бы ей мужа. Я заметила, что
Снова ударили морозы. Сегодня, лежа в постели, я заметила чудесный свет, пробивавшийся сквозь окно в гостиной. Я никак не могла понять, что это такое. А потом увидела. Это лунный свет пробивался сквозь сосульки. Завтра идем с мамой в Верхний город, чтобы отдать оставшуюся часть заказа — униформу для прислуги той дамы. Гувернантка отнесла ей первую часть заказа, но даме так понравилась работа, что она хочет, чтобы мама пришла сама и сняла с нее мерки для платья. Все так хорошо складывается.
Нет, больше никогда! Мы ходили в Верхний город. Дом Мейеров находится на Западной Сорок Пятой улице, рядом с Пятой авеню. Сначала нас провели в приемную. Там растет дерево, в приемной, верите? Живое, настоящее дерево. Мисс Кэролайн, гувернантка, сказала, что это пальма и что такие пальмы растут во Флориде — там, где Президент Рузвельт создал заповедник для птиц. Все стены увешаны красивыми вещами. Гобеленами с изображением единорогов и полуобнаженных людей, богов и богинь, — наверное, это сюжеты из мифологии. На каждом окне красивые занавески с бахромой и узорами. А еще тумбы с мраморными мужскими головами, ни одной женской. Будуар миссис Мейер, где мама снимала мерки, похож на заросли роз. Все выдержано в розовых и красных тонах. Розы в вазах и на диванных подушках, и повсюду маленькие обнаженные ангелы, каких называют купидонами, они изображены на картинах и украшают лепнину под потолком. Мне показалось немного странным, что каждый угол комнаты украшен купидоном, но только головой и крыльями купидона. Как будто им головы отрубили гильотиной, как во времена французской революции. Не думаю, что обезглавленные ангелы — идеал прекрасного.
Я не могла поверить маминым словам о том, что Мейеры — евреи. Мама говорит, что они евреи из Германии, а это совсем другое. Но Блю Вулф — тоже еврейка из Германии, а она вовсе не такая.
Миссис Мейер очень приятная дама, но я возненавидела двух ее дочерей, Флору и Розелен. Они вели себя очень высокомерно и строили из себя невесть что. Мисс Кэролайн попросила их развлечь меня в музыкальной комнате. Они привели меня в комнату, где сами развалились в пышных креслах, мне же пришлось сесть на твердый стул, а они стали очень быстро говорить по-английски. Я знаю, они делали это нарочно. Я подошла к пианино и увидела ноты фортепианного концерта ля минор Шумана. И я сказала: «Я знаю это произведение. Мой отец исполнял в нем партию скрипки». Когда я заговорила, они начали хихикать, прикрывая рты, над моим английским. А потом обе взяли по книжке и стали читать, больше не обращая на меня ни малейшего внимания.
Наверно, надо писать по-английски, потому что моя учительница говорит, что я делаю большие успехи в изучении языка. Но она не знает, что когда я испытываю какие-то сильные эмоции, то для меня существует только один язык — идиш. И вот что меня так волнует. Театр. Мэми дважды водила меня в театр «Эдем», и я теперь смотрю все репетиции. Сейчас они репетируют пьесу под названием «Миреле Эфрос», или «Королева Лир». Мэнди говорит, что она поставлена по мотивам пьесы самого Уильяма Шекспира, «Король Лир», но на самом деле этот сюжет лучше. Мэми такая хорошенькая. Она на два года старше Товы, ей девятнадцать. Она очень красива. У нее пышные светло-рыжие волосы и темные глаза, а ее лицо кажется таким утонченным. Еще мне нравится, как Мэми повязывает свой шарф. Не так туго затягивает, как женщины в еврейских городках и деревнях. Нет, она повязывает его так красиво, что шарф обрамляет ее лицо, как рама картину. Она обещала научить меня повязывать шарф так же. Она такая стильная, Мэми! Как и Това, она работает на фабрике, где шьют блузки. Фабрика Мэми называется «Даймонд». Мэми занимается финальной отделкой уже готовой одежды. Она член организации «Еврейская молодежь». Там она и познакомилась с Товой. Но Мэми, похоже, не так серьезно относится к организации, как Това. И знаете, еще она немножко красится. Това никогда этого не делает. Никогда не взбивает волосы. И никогда не пользуется румянами, а Мэми, я уверена румянится. Впрочем, ладно.
