— Это воровство только что обнаружено, и нужно действовать по горячим следам.
Через час Нуутинен был уже в Хямеенлинна.
Между тем хямеенлиннские прохожие случайно увидели в лесу подозрительного человека с гробом и крестом. Этот человек, видимо, прятался от людей, и поэтому прохожие сообщили о нем полиции. В полиции возникло подозрение, что это и есть тот вор, который похитил у доктора коньяк. Украденные двенадцать бутылок он, вероятно, держит в гробу, чтоб не попасться.
Так что когда Нуутинен приехал в Хямеенлинна, первоначальное следствие о краже было почти закончено.
Крупные полицейские силы оцепили лесок, и Нуутинен бесстрашно двинулся вперед.
Необычайная картина открылась перед ним. В густом ельнике Ионни сидел на крышке гроба и при свете луны чинил свой башмак.
— Ионни, перкеле! — воскликнул пораженный Нуутинен. — Ты что тут делаешь? Опять воскрес?
Ионни порадовался встрече.
— А-а, Нуутинен! — закричал он. — Что это давно тебя не видно?
И тут, как ни в чем не бывало, стал объяснять, почему он в лесу:
— Разулся тут, чтоб починить башмак. Еду сегодня в Хельсинки. Хочу появиться там в приличном виде.
Нуутинен, рассердившись на Ионни, заорал:
— К дьяволу твои башмаки! Речь идет о краже, в которой тебя подозревают.
Тут полицейские стали допрашивать Ионни, и вскоре выяснилось, что он решительно ни при чем.
Ионни обиженно сказал:
— Разве на такое дело может пойти человек, у которого были только миллионные сделки?
Нуутинен извинился перед Ионни и пошел провожать его на вокзал. Он даже помог Ионни войти в вагон и пожелал ему доброго пути.
Наконец поезд ушел в Хельсинки, и тогда Нуутинен направился к домику доктора Путилайнена.
Найдя на столе отмычку, Нуутинен сказал доктору:
— По этой штуке мы распутаем все дело.
Тотчас же полицейские обошли местных слесарей, и один из них признался, что сегодня утром он продал эту отмычку одному приезжему босяку. Слесарю велели описать приметы этого босяка. И тут, к величайшему изумлению, выяснилось, что приметы эти полностью совпадают с образом Ионни.
Нуутинен был вне себя. Ведь он только что сам проводил вора в Хельсинки.
Раздраженный, он явился к доктору Путилайнену, чтобы рассказать ему о конце дела. Но до Путилайнена дошли слухи о задержанном мошеннике в лесу, и поэтому, перебив Нуутинена, доктор спросил:
— Кем же оказался этот мошенник?
Нуутинен угрюмо ответил:
— Хельсинкский босяк Ионни Лумпери. Это он вломился в ваш дом.
Доктор Путилайнен воскликнул:
— Это чистый вздор! Не далее как вчера я делал врачебное вскрытие Ионни Лумпери.
Загорелся спор. Раздраженный доктор бросил на стол хирургический нож и запальчиво крикнул:
— Вот тот нож, которым я вспорол ему брюхо!
Не менее раздраженный Нуутинен кинул на стол отмычку и в свою очередь крикнул:
— А вот отмычка, которой тот же самый Ионни Лумпери вспорол замок вашей двери и украл двенадцать бутылок коньяка!
Тут они оба стали ходить по комнате и, пожимая плечами, бормотали:
— М-да… Это да… Вот так штука…
Вернувшись в Тампере, Нуутинен доложил о происшествии приставу и полицмейстеру.
На другой день полиция послала Нуутинена в Хельсинки, для того чтобы арестовать Ионни Лумпери.
Итак, Ионни, выбравшись из Хямеенлинна, катил в поезде по направлению к Хельсинки.
В пути он не без тревоги подумал, что хельсинкской полиции больше чем кому-либо известно об его преждевременной смерти. Ведь сюда послано завещание на имя Ханкку, а Пирхонен в своем письме указал даже день погребения Ионни. Придется теперь доказывать полиции, что этого не случилось.
Ионни вспомнил о справке, которую дал ему Пирхонен, вспомнил его слова: «Представь эту справку, если речь зайдет о твоей истории».
Порывшись в карманах, Ионни нашел эту справку и, протянув ее соседу, спросил:
— Что в этой бумаге сказано?
Угрюмый сосед молча взглянул на бумагу. Справка удостоверяла, что Ионни умер от отравления.
Сосед подумал, что эта справка нужна для заказа могилы, и поэтому кратко ответил:
— Отнеси справку в канцелярию церковного прихода и предъяви ее пастору.
Ионни понял, что ему и в самом деле следует представить эту бумагу попу в доказательство того, что он ожил. Вероятно, по этой справке его вычеркнут из списка умерших.
Поезд подошел к Хельсинки. Оставив свое имущество в багажном вагоне, Ионни направился в канцелярию церковного прихода.
Пастор, прочитав справку, сделал на ней пометку о смерти и, отдав бумагу Ионни, сказал:
— Теперь покажешь могильщику.
Ионни пошел к выходу, чтобы поискать могильщика, но пастор, вспомнив об одном своем коммерческом деле, окликнул его. Дело в том, что гробовщик Контиайнен обещал пастору небольшой процент за каждый гроб, проданный по его рекомендации. И вот теперь, достав из стола рекламу о заведении Контиайнена, пастор библейским голосом сказал:
— Прими, сын мой во Христе, сию карточку.
Эту карточку с рекламой Ионни сунул в свой карман, помышляя о продаже своего гроба, а не о покупке нового.
Тотчас по уходе Ионни в церковную канцелярию прислали из прокуратуры врачебное свидетельство, подтверждающее смерть Ионни Лумпери от разрыва сердца.
Пастор с удивлением сказал писарю:
— Да, этот Лумпери накрепко умер. Сначала от отравления, а потом от разрыва сердца.
Пришлось записать в церковную книгу обе причины смерти. Писарь, не верующий в бога, сказал, когда пастор вышел:
— Безразлично, что писать в эту книгу. Никто не воскреснет в Судный день.
Тем временем Ионни вернулся на вокзал за своим багажом. Но ему не пришлось его получить, так как привязалась кучка бездельников, которые уговорили Ионни сходить в лесок выпить и закусить.
Ионни пошел с ними в лес и там незаметно провел целый день в интересных беседах.
Но с наступлением вечера Ионни заторопился к себе домой. Снова зашел на вокзал и, взяв свой багаж, тихонько побрел к своему жалкому пристанищу.
Он шел домой со спокойной душой, не зная, что прокуратура уже официально объявила об его смерти.
Теперь он был вне законов, установленных для живых людей.
Ионнины друзья искренно горевали о потере своего доброго товарища. Грузчик Ханкку, получив письмо и завещание, вовсю теперь хозяйничал в Ионниной клетушке.
Он распродал все наследство Ионни, в том числе и стомарковую семейную кровать. Комнатушка опустела.
Там остался лишь ящик, служивший столом, да несколько чурбанчиков для сиденья.
Сегодня друзья справляли здесь поминки по Ионни.
Комнатка эта была сумрачна даже днем, так как окна ее, забитые фанерой и заткнутые тряпьем, едва пропускали свет.
На столе чадила плохонькая керосиновая лампочка, жалкая, как песня страдающего от безнадежной
