Дзэн испугался и решил оставить свой пост, но, словно в страшных сказках, ноги его приросли к полу, и несчастный юноша не мог двинуться с места. Он с ужасом думал о том, что потеряет сначала: разум или жизнь?
А потом произошла удивительная вещь: страх оставил его. Сконцентрировав свою умственную энергию, Дзэн постепенно пришел к выводу, что духи, кто бы они ни были, не угрожают ему или монахам монастыря. Беспорядочное движение привидений туда-сюда имело какую-то другую причину. Юноша попробовал навести в этом хаосе порядок, и у него получилось! Каким-то образом он чувствовал, куда хочет отправиться каждый дух, и мысленно отводил его к нужному месту. В одном из бестелесных созданий Дзэн неожиданно узнал монаха, проводившего его сначала к ламе, а затем на перекресток четырех коридоров — и тут понял все. Это были души монахов, живших в монастыре! Ночью, во время сна, связь между душой и телом ослабевала, и души, оставив телесную оболочку, отправлялись гулять по монастырю. Однако потом им трудно было найти дорогу в свою келью и они нуждались в провожатом — человеке, который бодрствовал и мог им помочь, — что-то вроде постового полицейского на переполненных машинами улицах.
Пока Эллис рассказывал эту историю, они с Тори дошли до конца аллеи. Вдалеке, в сумеречном свете, виднелась фигура Дианы.
— Теперь ты понимаешь, как мне удалось устоять перед гнетом таланта твоей матери? Как помог мне в этом Сад Дианы?
Тори была озадачена и самой историей, и более всего тем, что подобный рассказ она услышала от отца. Она и не подозревала в Эллисе такого тонкого психологизма!
— Знаешь, отец, меня иногда беспокоит одна вещь... Я часто совершенно теряюсь в присутствии мамы — ее так много! Она совершенно подавляет меня своей индивидуальностью, своей психической энергией, или ва, как говорят японцы. Рядом с ней для меня не остается места.
— Ты должна постараться лучше разобраться в характере матери; поверь, это стоит усилий и времени, но ты не пожалеешь.
— По-моему, ты не слышал, что я сказала, папа, — Тори безуспешно пыталась найти с отцом общий язык, но он или не понимал ее, или упрямо стоял на своем. — Я до сих пор не знаю, как отношусь к матери. А ты ее любишь?
— Я понимаю ее, и в данном случае это все равно что любить.
— Разве?
— Конечно. Ну скажи мне, как можно любить икону? Как относиться в реальной жизни к предмету всеобщего обожания? Надо приспособиться, а не гнуть свою линию. Наш брак выдержал испытание временем, мы победили там, где потерпели поражение такие люди, как Димаджио и Артур Миллер, и это немало. Лоре необходимо сохранить свою внешность, свой имидж, для нее это так же важно, как для нас важен воздух, которым мы дышим. Постарайся сначала понять это, и ты поймешь остальное.
Наступил вечер. Тори скрылась от матери за массивными дубовыми дверями библиотеки. Сидя среди книг, она вспоминала, как пряталась в детстве и юности в Саду Дианы, как чувствовала себя пленницей в большом родительском доме и мучилась оттого, что будущее ее было предрешено, что она должна стать такой, какой хочет ее видеть отец, вести себя так, как принято в высшем обществе, к которому принадлежали ее родители, делать то, чего от тебя ждут. Все однообразно, и скучно, и неизменно, как молитвы.
Совсем другое дело, если спуститься в сад, — там найдешь все, что душе угодно! Он защитит тебя от любых неприятностей. Но однажды Тори поняла, что ошибается. Это случилось как-то вечером, когда в доме собралась куча гостей, — пришли практически все знаменитые люди Голливуда, включая даже тех, кто не был звездою, но имел хоть какой-то вес. Мелькали знакомые всему миру лица: актеры и актрисы, чья жизнь стала легендой, продюсеры, сценаристы, режиссеры и другая киношная публика: миллионеры и богачи привели с собой изысканных необыкновенных женщин, красивых, как драгоценные камни, они гордились ими, словно дорогими часами или толстой пачкой банкнот.
Все разговоры гостей крутились вокруг одной-единственной темы: кто с кем спал и когда, кто от кого забеременел и когда? Люди, так или иначе связанные с кино, жили в своеобразном ритме съемок — от фильма к фильму; их любовные интрижки, семейная жизнь, измены длились не дольше, чем съемки очередного фильма. По прихоти судьбы (или режиссера, называйте как хотите) встретившись на съемочной площадке, мужчины и женщины играли свои роли и волей-неволей переносили игру в жизнь. Завязывался очередной роман, который, как правило, заканчивался традиционно: после рождения ребенке весь романтизм, любовь и страсть улетучивались и связь прекращалась: женщина-мать оказывалась не такой соблазнительной как женщина-любовница.
В тот день Тори поняла, что ненавидит этих людей, ненавидит их вторжение в свой дом, на свою территорию. Они заполняли собою все пространство — гостиную, кабинеты, библиотеку; Тори вышла в сад, но и там снова были эти люди, пьющие, болтающие о всякой ерунде — от этого можно было просто сойти с ума! Добравшись до бассейна, своего убежища, Тори, задыхаясь, наклонилась? к воде, но и она не принесла успокоения. Подумав, девушка решила уехать — села в новенький автомобиль, подаренный родителями, и была такова, только гравий полетел из-под колес. Ехала она не в Беверли-Хилз и не в Вествуд, а гораздо дальше, туда, где жили простые люди, небогатые, не изнеженные, не избалованные всевозможными привилегиями.
В той среде, где она жила, было что-то такое, отчего в душе ее поднимался гнев, которого она не могла объяснить и которого стыдилась; стыд мешал ей полностью отдаться гневу и понять его природу. Но когда она уезжала, ей становилось легче, на расстоянии от дома гнев ее ослабевал, оставалась только память о том, что он когда-то сотрясал все ее существо.
Машина мчалась в сторону окраин, петляя по узкой долине, навстречу полосе мерцающих в темноте огней. Дорожная пыль ела глаза, забивалась в поры, и Тори сбавила скорость. Подъехав к какому-то задрипанному бару, она припарковала машину и зашла внутрь. Чувство одиночества не покидало ее, и Тори захотелось, чтобы рядом оказался Грег, единственный человек, который понимал ее и принимал такой, какой она была. Но подобное желание было невыполнимым, потому что брат Тори в то время находился в Кэл-Тече, готовясь к выпускным экзаменам.
Подойдя к стойке бара, Тори заказала выпивку, потом неоднократно повторила заказ. Ей еще не было восемнадцати, и таким, как она, отпускать спиртное было запрещено, но красивая внешность служила ей лучшим пропуском — ни один владелец бара ни разу не попросил ее показать удостоверение личности.
Из автомата доносилась музыка, многие танцевали. Тори заметила нескольких молодых людей в черных кожаных куртках с повязками на рукавах, в татуировках, с длинными волосами, с толстыми ремнями в заклепках. Эти явно прикатили сюда на мотоциклах. Тори обратила внимание на одного из них, у него на шее висел череп. Парень танцевал с девушкой, она говорила ему что-то, но он не слушал, затем он рассмеялся, поглаживая ласково череп, сказал, перекрывая голосом музыку «Он настоящий, старуха. Когда-то принадлежал крысе, думавшей, что я позволю ей жить у себя на кухне. Как тебе это нравится, а?» Девушка захихикала, но продолжала танцевать, не отводя взгляда от жуткого талисмана. Большинство ребят и девушек с удивлением уставились на Тори. Среди посетителей бара она выглядела как роза в капустной грядке. Кто-то уже тыкал пальцем в окно, из которого был виден ее сверкающий автомобиль. Только парень с черепом не обратил на Тори никакого внимания, единственный из всех. Он был некрасив и непривлекателен, но Тори выбрала его, почувствовав в нем огонь, горевший и в ней: огонь ярости плененного зверя, опутанного узами лицемерного общества. Здесь, в этом захолустном баре, девушка поняла истоки своего гнева и недовольства своей жизнью.
Тори смотрела на девчонку, с которой танцевал парень, привлекший ее внимание, и завидовала ей, потому что та не скрывала своих чувств, как вынуждена была делать Тори; девчонка жила простыми, элементарными эмоциями, но они были настоящими, а не поддельными, как у обитателей лос-анджелесских киностудий.
Вдруг Тори резко встала и, оттолкнув девчонку от парня, начала танцевать с ним. От парня исходил тяжелый запах выделанной кожи и пота — примитивный запах животного.
— Да как ты смеешь? — воскликнула его растрепанная партнерша по танцам, лицо ее перекосилось от злобы.
— Отвали, — толкнула ее Тори, продолжая танцевать, — сейчас моя очередь.
— Сука! — девица вцепилась в нее и стала оттаскивать от парня. И в этот момент Тори дала волю своим
