очередную роль. Отцу в его семейной жизни приходилось явно нелегко, и вряд ли можно было ему позавидовать.
В спальню заглянуло солнце и на миг ослепило Тори. Она закрыла глаза, и перед ее мысленным взором стали чередой проходить, сменяя друг друга, образы детства: сверкающие хромом автомобили, мини-юбки и чрезмерных размеров ювелирные украшения, рыбалка в жаркий день и жаркие объятия на заднем сиденье автомобиля, яркая, как неоновая вывеска, губная помада и черные, смоляные тени для век, безуспешные попытки избавиться от тоски и Сад Дианы.
...Я не хочу больше жить... Тори прошла в ванную, разделась, приняла контрастный душ и натянула на себя майку без рукавов и шорты, слегка подкрасилась — утренний туалет был завершен. В холле не раздавалось ни звука; прислуга, видимо, ходила на цыпочках, чтобы не потревожить ненароком сон Тори. Оперевшись на перила из отполированного красного дерева, девушка посмотрела вниз, куда со второго этажа, где располагались спальни, вела широкая лестница. Там было чем полюбоваться! Великолепный мрамор, бронзовые бюсты Цезаря Борджиа, Никколо Макиавелли, Козимо Медичи — пантеон богов флорентийского Ренессанса, которым поклонялся Эллис. Тори всегда казалось странным и огорчительным, что не было здесь скульптур Микеланджело и да Винчи, Донателло и Челлини, как будто итальянское Возрождение оставило свой след на Земле только в лице знаменитых политиков и полководцев.
Тори спустилась в холл и прошла в кабинет матери (отцовский находился в другом крыле дома.) Открыв Дверь, заглянула внутрь: здесь ничего не изменилось и никогда не изменится. На стенах, на небольшом пианино, деревянных секретере и комоде времен регентства, также как и на тумбочках у софы, застеленной покрывалом из французского ситца в цветочек — везде висели, стояли, лежали в основном черно-белые фотографии. На всех без исключения была изображена Лора Нан, это были сцены повседневной жизни или кадры из фильмов, в которых она снималась. Мать Тори избрала себе имидж романтической красавицы — вся лунный свет и мечта: воздушная, нежная, хрупкая, — и неудивительно, что мужчины сходили по ней с ума, а женщины ей завидовали. Лору газеты называли «последней из кинобогинь»; фильмы с ее участием не потеряли со временем интереса зрителей, а наоборот, приобрели еще и определенное историческое значение, ибо снимали эти фильмы самые знаменитые режиссеры. Играя своих героинь, Лора Нан старалась выйти за рамки стандартного образца, навязываемого актерам киноиндустрией, и, несомненно, обладала актерским талантом.
Рядом с кабинетом матери находилась комната Грега, и Тори проскользнула туда. Как ни странно, но комната брата изменилась. Те же вымпелы, медали, спортивные трофеи, полученные за первые места в соревнованиях по прыжкам в воду, легкой атлетике, американскому хоккею, те же фотографии. Но нет, появились и новые снимки. Тори с удивлением уставилась на собственные изображения: загорелая калифорнийская девушка с длинными светлыми волосами, тренированная, широкоплечая, с сильными бедрами. В широко расставленных зеленых глазах застыли солнечные блики... Все ясно, фотографии были сделаны у бассейна в Саду Дианы. Бассейн был для Тори чем-то вроде убежища и хранилища воспоминаний. Музей памяти. Ей вспомнилось, как волновалась она перед прыжком в воду. Как отец, стоящий у края бассейна говорил: «Молодец, Ангелочек. Ты прыгнула почти так же хорошо, как Грег. Почти...» «...Я не хочу больше жить...»
Внезапно Тори заметила два пожелтевших от времени кусочка бумаги, заткнутых за рамку. С бьющимся сердцем, она вытащила их и развернула. Первый листок оказался вырезанной из газеты статьей с фотографией Грега, стоящего рядом с русским космонавтом Виктором Шевченко. Улыбающиеся, одетые в скафандры, на которых виднелся значок «НАСА — Россия», оба космонавта находились на аэродроме в Байконуре. За их спинами, на заднем плане, можно было различить гигантский стартовый комплекс «Энергия СЛ-17». Тори начала читать текст:
Дальше можно было не читать — Тори знала статью наизусть. Она вернулась к снимку и стала внимательно его разглядывать. Удивительно, до чего похожи Грег и Виктор Шевченко! Оба красивые, сильные, с доверчивыми глазами; как будто космонавты относятся к особой породе, не важно, какой они расы или национальности.
Как гордилась она в тот памятный день своим братом! Сидела, словно завороженная, у телевизора, наблюдая за тем, как стрелой взмыл в небо космический корабль, оставив за собой хвост белого дыма, как он быстро удалялся от земли, превращаясь в сверкающее пятнышко света, загадочную звездочку.
Второй пожелтевший листок также был вырезкой из газеты: в верхней части помещалась фотография Грега из архивов НАСА, ниже шел следующий текст: "Москва, 11 декабря. Американский астронавт Грегори Нан погиб во время выполнения программы совместного русско-американского полета на Марс, о чем официально сообщили русские источники информации и американский дипломатический представитель Фрайди.
Мистер Нан и мистер Шевченко, пилотировавшие космический корабль «Один-Галактика II», стали непосредственными участниками исторической попытки двух держав осуществить полет на планету Марс. Полет был прекращен шесть недель назад, когда «явление неизвестного происхождения» стало причиной гибели мистера Нана и нанесло сильные повреждения космическому кораблю.
Поврежденный космический корабль, тем не менее, смог приземлиться в Черном море. Эксперты выдали официальное заключение о смерти американского астронавта.
Виктор Шевченко находится в тяжелом состоянии. Из-за разразившегося сильного шторма и почти нулевой видимости спасательной экспедиции с большим трудом удалось обнаружить местоположение корабля в море. Некоторое время боялись, что корабль будет потерян, но на помощь подошел мощный теплоход «Потемкин»...
«Боже мой», — прошептала Тори. Она не могла больше находиться в этой комнате с вымпелами, кубками, фотографиями, ее душили слезы. Девушка выбежала из комнаты брата и пошла к бронзовым бюстам знаменитых флорентийцев.
Во второй половине дня Тори спустилась в сад, под сень лимонных деревьев и олеандров, где у нее была назначена встреча с отцом. Она шла не спеша по знакомым дорожкам и размышляла о том, как быстро атмосфера дома захватила ее: внешний мир казался таким далеким, будто ничего на свете не существовало, кроме этого дома и сада. Совсем как раньше.
Эллис Нан ждал дочь в конце крытой аллеи, рядом с огромным плавательным бассейном. Там и тут виднелись узловатые сплетения белой и сиреневой глицинии, устойчивого к засухе растения, которое Эллис очень ценил.
Увидев дочь, он улыбнулся, неуклюже обнял ее: «Привет, ангелок». Тори обрадовалась, что он не сказал все это по-русски, обычно, невзирая на ее протесты, отец убеждал дочь: «Ты должна знать язык своих предков, не забывай наши корни», — и старался научить Тори русскому языку. Она различала с детства знакомый запах отца — смесь табака и одеколона.
Несмотря на героические усилия Эллиса Нана стать настоящим американцем, в Америке в нем безошибочно угадывали европейца, а в Европе принимали за русского. Он и был русским, но сменил имя перед поступлением в университет Стэнфорда, где получил прекрасное образование. Эллис сходил с ума по Америке и всему американскому, но оставался в душе русским, хотя хотел, чтобы об этом забыли другие.
Эллис Нан был крупным мужчиной лет около семидесяти. Несмотря на солидный возраст, он сохранил отличную форму. Ежедневно полтора часа плавал в бассейне; волосы его, хотя и седые, не потеряли своей густоты. Миндалевидные серые глаза слегка косили, рот был крупный и выразительный. Вид у него всегда был спортивный и очень деловой.
Уехав на запад, Эллис превратил маленькое производство по выпуску электролампочек, доставшееся ему в наследство от отца, в огромную фирму, изготавливающую всю необходимую светоаппаратуру для киностудий. Если для съемок нужен был мерцающий или приглушенный свет, если нужно было снять взрыв
