— Твой цинизм — всего лишь прикрытие. Ведь на самом деле «цинизм» — синоним слова «разочарование», — мягко сказала Эмма. — Мы тратим столько времени на попытки управлять течением нашей жизни, но тщетно, ибо над чем мы властны? Почти ни над чем. И все же мы пытаемся достичь недостижимого, даже понимая, что усилия напрасны. Что может заполнить эту пустоту между желаемым и действительным, скажи мне, Браво? Нет ответа. Но послушай, послушай меня, когда я свободна от всего, что опутывает нас, когда я пою, — я знаю.
Недокуренная сигарета догорела до конца. Эмма выбросила ее в унитаз; должно быть, пальцам стало горячо. Сигарета зашипела и погасла.
— Пусть я потеряла зрение, но у меня осталось самое драгоценное, что есть, — мой голос. И это настоящее чудо.
Он обнял ее и крепко прижал к себе, как делал с тех пор, как себя помнил.
— Если бы я мог верить, как ты…
— Вере нужно учиться, как и всему в жизни, Браво, — прошептала она ему на ухо. — Надеюсь, однажды ты обретешь ее…
В его душе звучал голос погибшего отца: «Внутри, под поверхностью, где лежит сокровенная суть неудачи, ее сердцевина — вот где ты должен искать в первую очередь…»
Глава 2
— Браво, как хорошо, что ты позвонил! — послышался в трубке голос Джордана Мюльманна, когда Браво наконец набрал его номер. — Я с ума сходил от беспокойства!
— Прости. Из-за сотрясения я не слишком быстро соображаю… — сказал Браво.
— Да-да, я понимаю… Насколько мне известно, ты уже более или менее в порядке?
— Со мной все прекрасно. — Браво шел по улице к своему банку. Он достаточно окреп, и его выписали из больницы. Он собирался покинуть Нью-Йорк в ближайшее время. Оставалось только одно дело, которое занимало его мысли, — кроме, разумеется, Эммы.
— Браво, у тебя не может быть все прекрасно, — сказал Джордан. — Я все понимаю.
— Ты прав. Разумеется.
— Это не просто слова, mon ami.[2] Я действительно это чувствую. Ты для меня как член семьи, Браво, ты ведь знаешь.
Конечно, Джордан понимал его. Он был шестью годами моложе Браво, но тем не менее они сразу же подружились. Как-то во время дружеской попойки в Риме они разговорились по душам, и Джордан рассказал, что потерял отца в детстве и до сих пор скорбит о нем. Он знал, что такое семья и каково это — лишиться близкого человека. Неожиданно Браво ощутил, как ему не хватает Джордана и привычной жизни в Париже. Они проводили вместе много времени, очень сблизившись за последние четыре с небольшим года, так, словно действительно были братьями.
— В этом я не сомневаюсь, Джордан.
На углу улицы, облокотившись на капот патрульной машины, отдыхал полицейский, попивая кофе из бумажного стаканчика. Напротив Браво, на другой стороне улицы, весело возилась с собакой маленькая девочка; за их игрой наблюдала ее мать. Неподалеку стояли, держась за руки, юноша и девушка, оба белокурые и голубоглазые. Молодой человек был в черной рубашке и черных брюках, девушка — в коротенькой юбочке и майке.
— Послушай, — продолжил Браво, — я буду дома через пару дней. Хочу вернуться к работе.
— Ни за что. У тебя сейчас есть более важные дела.
С трудом выстроенную плотину самообладания прорвало, и глаза Браво мгновенно наполнились слезами.
— Мой отец мертв… сестра ослепла. Это какой-то страшный сон, Джордан…
— Знаю, mon ami. Я всем сердцем соболезную тебе, и Камилла тоже. — Камилла Мюльманн, мать Джордана, была его консультантом и незаменимым человеком в «Лузиньон и K°». — Она просила передать, что скорбит вместе с тобой.
— Камилла очень добра, как и всегда. Поблагодари ее от меня, — сказал Браво.
— Делай, что нужно, и не беспокойся о времени. Я хочу как-то поддержать тебя. Если я чем-то могу помочь, пожалуйста, сразу же дай мне знать.
Девушка в короткой юбке рассмеялась в ответ на какую-то реплику своего друга, после чего бросила взгляд на Браво. Лицо ее напоминало мордочку голодной кошки.
— Спасибо, Джордан. Я ценю… все, что ты для меня делаешь.
— Брось. Жаль, что я не могу сделать больше.
Влюбленная парочка остановилась возле полицейского, и они принялись о чем-то толковать, но девушка по-прежнему смотрела на Браво. Она тайком улыбнулась ему своей кошачьей улыбкой за спиной у своего приятеля.
Они ушли, а эта улыбка не выходила у Браво из головы.
— Я до смерти за тебя испугался, ясное дело. Что бы я делал, если бы ты погиб? Послушай, mon ami, улаживай спокойно все дела, мы какое-то время сможем обходиться без тебя. И, Браво, прошу тебя, если что-то будет нужно — сразу же звони. Я чувствую себя совершенно бесполезным здесь, в Париже, так далеко от тебя. Если бы я хоть чем-то мог помочь, это было бы хорошо для нас обоих.
Браво подошел к банку.
— Мерси, Джордан. Даже просто от разговора с тобой… ты ведь все понимаешь. Знаешь, мне стало гораздо легче.
— Тогда я доволен. Bon, a bientot, mon ami.[3]
Убрав телефон в карман, Браво прошел через стеклянные двери банка. Ступая по мраморному полу, он вспоминал, как отец взял его сюда с собой в возрасте восьми лет. С поразительной живостью он вспомнил надежность и доверие, которые испытывал, крепко держась за руку отца. В тот день Декстер открыл для сына трастовый счет. Согласно его распоряжению Браво получил доступ к депозитному вкладу, когда ему исполнилось восемнадцать. Теперь он жил на другом континенте, но всегда сохранял связь с семьей. Эта было для Браво самой большой драгоценностью. Куда бы ни закинула его жизнь, частичка его души всегда оставалась в Нью-Йорке.
Пройдя в глубь помещения, он спросил управляющего. Буквально через несколько секунд появилась женщина средних лет в строгом деловом костюме и повела его вниз по лестнице. Они очутились в огромном подвальном помещении со сводчатым потолком. На армированных металлических стеллажах рядами стояли сейфы. Подвал произвел на Браво угнетающее впечатление; в воздухе, казалось, пахло склепом.
Он остался в зашторенной кабинке, ожидая, пока принесут сейф. Ему повезло, думал Браво, что у него есть такой друг, как Джордан. Они познакомились в Риме пять лет тому назад, когда Мюльманн приехал в университет, где Браво тогда работал. Браво занимал исключительно удобную должность на кафедре истории религии. Ему не надо было преподавать, и он мог спокойно заниматься наукой, что полностью его устраивало. В то время Браво было всего немного за двадцать, но он уже приобрел определенную известность, — не только как ученый, но и как талантливый криптоаналитик. Сложилось так, что именно эта область знания заинтересовала Джордана. Он с восторгом наблюдал за тем, как Браво расшифровывает средневековые тексты и разгадывает, казалось бы, неразрешимые загадки.
Джордан пробыл в Риме шесть недель. За это время между ним и Браво завязалась крепкая дружба, основанная на общих интересах и схожих взглядах на мир. Они вместе занимались, вместе бегали кросс, отрабатывали удары по груше и упражнялись в фехтовании. Удивительно, но и рапирой, и саблей оба владели одинаково хорошо. Они часто бывали на званых вечерах, где упивались изысканной едой, прекрасным вином и увлекательными беседами. В конце концов Джордан предложил Браво работу в «Лузиньон и K°». Сначала Браво отказался. Но Джордан продолжал уговаривать и в конце концов убедил его.
Женщина в строгом костюме вернулась, неся длинный плоский ящик из серебристого металла.
