– Ладно. – Он забрал нож из ее руки. – Тогда я сделаю это сам. – Прежде чем Дайна успела помешать ему, он резко провел лезвием по подушечке на левом указательном пальце. Мгновенно темно-красные, похожие на бусинки капли, выступили на месте горизонтального пореза. – Видишь? – сказал он спокойно, подставляя палец под солнечный луч, так что капли крови засверкали как темные рубины. Потом он вдруг быстрым движением прижал ко лбу Дайны и провел им сверху вниз, нарисовав красную полосу, протянувшуюся до переносицы. – Просто чтоб ты знала, что это не бутафория.
Дайна пристально вглядывалась в его лицо. Он больше не казался ей тем загорелым, любящим теннис продюсером, которым она прежде считала его. Хотя в его внешности не произошло никаких изменений, тем не менее, Дайна не могла отделаться от мысли, что он совершенно преобразился буквально у нее на глазах.
«Как это могло произойти? – спрашивала она себя. – Посредством каких колдовских чар?» И вдруг ответ явился к ней сам собой. Она всегда испытывала своего рода суеверный ужас перед невероятной властью, сосредоточенной в руках Рубенса, и возможно именно поэтому все время сохраняла определенную дистанцию в своих отношениях с ним. Эта власть никуда не исчезла и теперь: просто Дайна свыклась с ней. Однако дело было даже не только в его положении. Его слова: «Дело в тебе. Дайна», были правдой. Она наконец-то осознала, что ее собственное положение, как с артистической, так и с материальных точек зрения, оказывала непосредственное влияние на их взаимоотношения.
– Да, – прошептала она, прижимая его кровоточащий палец к своим губам, перемазывая их кровью. – Дело во мне. Во мне.
Рубенс следил за ней с выражением, которое можно встретить на лице у человека, бесконечно гордого своим новым приобретением. В это мгновение походил на Мариона, выбивавшегося из сил, чтобы отснять ту или иную сцену, и теперь с наслаждением наблюдающего, как исполнитель главной роли в его картине становится живой легендой.
Потом это выражение, запечатленное в пристальном взгляде Рубенса, исчезло, утонуло в глубине его глаз, как песчинка в бездонной пучине моря, сменившись безмятежностью и спокойствием.
Взявшись за руки, они подошли к краю бассейна.
– Марион, я и Симеони из «Твентиз» решили ограничиться всего одной неделей показа фильма в Нью- Йорке, – сказал Рубенс. – Премьера состоится в первую неделю декабря в «Зигфилде». Билеты будут продаваться только по предварительным заказам. Вначале состоится интенсивная десятидневная рекламная кампания в прессе: исключительно в газетах. Никакого телевидения на этом этапе, включая и день премьеры. Пять отобранных нами наиболее влиятельных критиков прилетят туда за наш счет. Мы пригласим их и на вечеринку после первого дня... это идея Берил. – Рубенс подтянул к берегу зеленый надувной плот, и они вместе забрались на него.
– Мы все отправляемся в Нью-Йорк, чтобы устроить ленте как можно лучшую рекламу. Затем последует премьера в Лос-Анджелесе. Она состоится неделей позже, чтобы мы могли попасть на церемонию вручения «Оскаров» и на точно такое же мероприятие в Нью-Йорке. Я имею в виду тебя, меня и Мариона. Ну и Берил, разумеется, а также некоторых шишек из «Твентиз». Там будет широкое освещение со стороны прессы и наверняка множество желающих взять интервью.
Дайна откинула голову назад, закрыв глаза и выставив на показ шею. Ее длинные волосы раскинулись по поверхности воды словно водоросли. Рубенс принялся осторожно целовать ее нос, веки, полураскрытые губы. Подняв руки, она положила их ему на плечи и переместилась так, что нижняя часть ее тела скользнула с плота. Вода ласково обволакивала ее бедра. Рубенс и она, не отрываясь, смотрели друг на друга, щурясь от яркого света. Им было приятно просто лежать вот так, ничего не делая.
Прошло немало времени, прежде чем они обратили внимание на настойчивый звон колокольчика у парадного входа.
Неохотно скатившись с плота, Рубенс плюхнулся в воду и поплыл к краю бассейна. Дайна с вялым интересом наблюдала за ним, пока он, пройдя через сад, не скрылся в доме.
Перевернувшись на спину, она посмотрела на небо. Вода лениво плескалась вокруг нее. Уронив руки в воду, Дайна ощутила приятную прохладу. Все мысли покинули ее, и она медленно погрузилась в сон.
– Дайна! – услышала она голос Рубенса, зовущего ее. – Зайти в дом и оденься. Пришел Дори, и я хочу, чтобы ты присутствовала при нашем разговоре.
Она перекатилась через край плота и поплыла к берегу.
– Это все Бейллиман, – начал Спенглер без всякого предисловия, едва Дайна переступила порог гостиной. Он стоял так, что лицо толстой русалки с картины выглядывало из-за его левого плеча.
– Успокойся, Дори, – произнес Рубенс и, взяв рекламного агента за локоть, направился вместе с ним к бару. – Давай сначала выпьем. Надо беречь нервы.
– Что ты имеешь в виду, говоря о Бейллимане? – поинтересовалась Дайна, следуя за ними.
– Вот что... – Спенглер вырвал руку из пальцев Рубенса. В его глазах горели свирепые огоньки. Он бросил взгляд на Дайну, потом перевел его на Рубенса. – Ты говорил, что с «Твентиз» не возникнет проблем. Что все на мази: ни сучка, ни задоринки...
– Так оно и есть, – заверил его Рубенс.
– Ну да? – проворчал Спенглер. – Как бы не так. Вчера еще может быть Бейллиман ходил по струнке, но сегодня дело обстоит иначе.
Рубенс хладнокровно отвинтил крышку на бутылке «Столичной». Положив несколько ледяных кубиков в низкий, широкий стакан, он налил водки и, перемешав все это как следует, чтобы жидкость охладилась, сделал большой глоток.
– Если я правильно понимаю тебя, в студии что-то произошло, – сказал он.
– Ты правильно понимаешь меня, – отозвался Спенглер в тон ему. – У нас возникла очень серьезная проблема.
– Знаешь что, Дори, – произнес Рубенс, не повышая голоса, – мне кажется, тебе все-таки стоит выпить чего-нибудь. Ты любишь сухой «Мартини», верно? – Он подал Спенглеру бокал. – Ну же, не ломайся, – продолжал он уговаривать его. – Я хочу, чтобы ты расслабился, прежде чем расскажешь, в чем, собственно говоря, проблема.
