сосков. Искры наслаждения пробегали по телу Дайны. Ей стало трудно дышать. По ее ногам пробежала дрожь; они стали подниматься, но Ясмин хладнокровно уложила их на простыни.
Наконец пальцы Ясмин добрались до кончиков грудей Дайны, и та застонала. Едва касаясь губами ее уха, Ясмин шепнула тихонько: «Тебе нравится?»
В ответ Дайна лишь кивнула, плохо соображая, что делает.
– Тогда скажи мне, дорогая. Скажи, что ты чувствуешь.
Голова Ясмин погрузилась в тень; ее губы сомкнулись вокруг левого соска Дайны. Затем вокруг правого. Та вскрикнула, невольно раздвинув бедра и изогнувшись.
– О, боже!
– Скажи мне. Скажи, – настойчиво твердила Ясмин.
– Да... да! – Это был крик животного. Дайна опустила руки, протягивая их к своим бедрам, но Ясмин сжала ее кисти.
– Нет, милая. Позволь мне сделать это.
Она привстала, и Дайна увидела над собой свисающие тяжелые, смуглые груди, похожие на спелые грозди и приподняла их ладонями. Прикоснувшись к их горячей упругой плоти, она испытала ни с чем не сравнимое ощущение. Она надавливала большими пальцами на их кончики, пока они не затвердели, и Ясмин со стоном не опустилась.
Мгновенно Дайна почувствовала нестерпимый жар во всем теле. Пальцы Ясмин сомкнулись на ее ягодицах. Длинный ноготь притронулся...
В тот же миг она ощутила прикосновение языка Ясмин, та выгнулась вверх. В ее ушах стоял такой шум, словно в комнате стояла паровая машина, работающая с полной мощностью. Дайна вцепилась в волосы Ясмин, все глубже погружая лицо подруги между своих бедер, уже совершенно перестав контролировать свои действия. Ее крики перешли в хриплые стоны.
Через несколько мгновений она распахнула глаза и притянула Ясмин к себе, так что та очутилась сверху на ней.
– Скажи мне, что я должна делать, – хриплым шепотом спросила она, не сознавая, что ее тело уже само нашло ответ на этот вопрос. Спрятанный в нем источник пробился на поверхность и сделал ее такой ненасытной, что через два часа Ясмин пришлось умолять ее остановиться.
Ночную тишину нарушило резкое дребезжание телефонного звонка. Эль-Калаам, который ел пальцами из неглубокой миски, довольно долго не брал трубку. Наконец он встал и подошел к аппарату.
– Да? – сказал он в трубку. Его голос звучал спокойно и уверенно. Узенькие полоски света, просачивавшегося снаружи сквозь щели в плотно задернутых занавесках, падали на его тяжелые, полуопущенные веки.
– Стало быть, ты получил мой скромный подарочек. – Его толстые губы скривились, изобразив нечто отдаленно напоминающее улыбку. – Нет, пират. Его смерть на твоей совести. Ты не выполнил в срок наши требования, что и привело к соответствующим последствиям, – его голос стал жестче. – Не жди, что я поверю в ту чушь, которую ты несешь! Правда? Ты не признал бы правды, даже если б тебя ткнули в нее носом... Послушай, тебе лучше сделать то, что в твоих силах, пират. Для меня убить – раз плюнуть; смерть для меня ничто. Но... тогда... у меня не будет родины. Ты украл ее у меня, и я обрету ее вновь во что бы то ни стало! Отдай мне ее, пират! Я жду этого от тебя и твоего дружка – американского президента. Вы можете сделать это, и вы сделаете. Однако у тебя осталось в запасе всего шесть часов. Не трать их попусту. Когда они истекут, ты действительно не сможешь уже ничего поделать. – Он повесил трубку. – Эмулер!
Молодой атташе приблизился к нему, пробравшись сквозь множество тел, лежащих вповалку на полу. Эль-Калаам обнял его рукой за плечи.
– Ты сделал то, о чем я тебя просил? Эмулер кивнул.
– Да, я поговорил с остальными, пытаясь убедить их в том, что палестинцы ведут справедливую борьбу, а израильтяне поступают как разбойники.
– Ну и что они?
– Трудно сказать.
Эль-Калаам приблизил свое лицо вплотную к лицу Эмулера.
– Не пудри мне мозги, француз.
– Они... они просто не могут простить то, что вы делаете с ними.
– С ними? – вскричал Эль-Калаам. – Что я делаю с ними? А как насчет того, что сделали с нами? С народом Палестины? Неужели они настолько слепы или глупы, чтобы не понимать, что сионисты заставили нас прибегнуть к крайним мерам? – Его голос был полон страха и ненависти. – У нас нет друзей на Западе. Он весь на корню куплен сионистами. Люди там повернулись спиной к истине.
– Я понимаю ваше тяжелое положение. Вся Франция сочувствует вам.
– Вот мы и посмотрим. Я хочу получить письменное заявление, подписанное тобой, послом и английскими парламентариями, поддерживающее нашу точку зрения. Текст пусть тебя не заботит. Я сейчас дам тебе его.
– Я не...
– Мне оно нужно сейчас. – Эль-Калаам с такой силой сдавил Эмулера, что тот вскрикнул. – Ты отвечаешь за это. – Он встряхнул молодого француза за плечи. – Тебе предоставляется возможность доказать свою ценность в глазах народа Палестины. Другого у тебя не будет. – В его глазах вспыхнули свирепые огоньки. – Не подведи меня.
– Их будет трудно уговорить сделать это, если они вообще согласятся.
– Я не желаю слышать о трудностях, – прошипел Эль-Калаам. – Революции никогда не побеждают легко. Революция – это всегда жертвы, боль, самоотречение. Мы здесь не читаем книги, не изучаем теорию.
