так казалось Киму. Число самоубийств индейских резерваций в шесть или семь раз превышало средний показатель по стране. Индейцы, похоже, из всех развлечений отдавали предпочтение самоубийству, которое, в отличие, например, от их любимого мескалина, никоим образом не было связано с отправлением религиозных культов и обрядов.
Но в этот раз дверь квартиры открыл не Ту: это была молодая женщина, которую он раньше никогда не видел. Она приветливо улыбнулась:
- Вы, наверное, Ким.
Она протянула руку и без лишних слов взяла его чемоданчик. Заперев входную дверь, проводила его в гостиную. На женщине были белые шорты и полосатая майка.
Она была высокая и, по меркам Кима, несколько полная, с округлыми формами - у восточных женщин такой фигуры не бывает. По тому как майка обтягивала грудь, Ким понял: здесь все без обмана, грудь своя, настоящая. Длинные сильные ноги, светлые вьющиеся волосы, пышной гривой ниспадающие до плеч. Она походила на картинку из журнала для мужчин.
- Извините, - неуверенно начал он, - но вы...
Она взмахнула рукой и рассмеялась:
- О, Господи, простите!
Она протянула ему руку, и Ким подумал: 'Да, она американка, настоящая американка'.
- Эмма. Эмма По, - она говорила непринужденно, васильковые глаза искрились смехом. - Нет, нет, я знаю, о чем вы подумали - я не родственница великого Эдгара Алана, моя семья, а нас девять человек, из Миннесоты.
- И давно вы знаете моего брата... мисс По?
- Эмма, - поправила она. - Никто не называет меня мисс По. Что же касается вашего вопроса - около полугода, Ким. - У нее был прямой, открытый взгляд. - А Ту поджидает вас на балконе. Идите к нему, а я тем временем приготовлю вам что-нибудь выпить и заодно отнесу ваш чемоданчик в спальню. Итак, что будете пить?
- Если можно, чай.
- Крутой кипяток и никакого льда, верно? Ким удивленно посмотрел на нее:
- Да.
- А я ходила утром по магазинам и купила для вас 'Чайна блэк', - глаза ее снова смеялись.
Ким сделал вид, что не понял намека:
- Вообще-то, 'Чайна блэк' пьет Ту.
- Нет, что вы, он уже давно не притрагивается к крепкому чаю. Мы предпочитаем кофе. Декофеинезированный, естественно.
- Естественно, - словно попугай, повторил Ким и ужаснулся.
Гостиную перекрасили, отметил Ким: стены стали нежно-голубыми, потолок светло-желтым. А еще появилась декоративная лепнина, для современного интерьера деталь совершенно немыслимая.
Он раздвинул широкие стеклянные двери и вышел на балкон. Здесь тоже многое изменилось. Пол был застелен ковровым покрытием, а сам Ту сидел в легком шезлонге, вытянув перед собой парализованные ноги. Его инвалидное кресло отсутствовало.
Услышав шаги за спиной, Ту повернул голову: глаза его закрывали зеркальные солнцезащитные очки, он был одет в темно-зеленую майку с короткими рукавами и голубые джинсы. Увидев брата, он широко улыбнулся:
- Ким! Как я рад тебя видеть!
У него был очень низкий и сиплый голос - естественный для человека, во время войны постоянно дышавшего дымом.
Ким подошел к ограждению балкона: вдали виднелись жилые кварталы Уинслоу чертовски симпатичное место, в который раз восхитился Ким.
- С тех пор, как я последний раз был у тебя, здесь многое изменилось.
- Тебе надо просто чаще приезжать, - усмехнулся Ту. - Я знаю, сюрпризов ты не любишь, но очень уж не хотелось писать письмо. Я решил, что будет лучше, если ты увидишь ее собственными глазами.
Ким обратил внимание, что брат отпустил волосы: черные и густые, как волчья шерсть, они почти доходили до плеч. От этого он казался значительно моложе.
- Я никогда не пытаюсь предвосхитить события, - заметил Ким, - поэтому, когда они происходят, не вижу в них ничего удивительного.
Эмма внесла на балкон черный эмалированный поднос с розовым фарфоровым чайником и одной пиалой:
- Дайте чаю немного настояться, - улыбнулась она, протянула Ту высокий запотевший бокал и ушла в комнату.
- Где ты с ней познакомился?
- На причале, - Ту, откинув голову, пригубил напиток, - у меня возникли проблемы с швартовочным тросом. Она мне помогла.
- Она тебе помогла?
- Да. Это что, преступление?
- А раньше ты ее там видел?
- Если бы видел, думаю, что обратил бы внимание, - Ту покосился на брата, - а ты разве нет?
- Я помню всех, кто попадает в поле моего зрения, - в голосе Кима чувствовалось легкое напряжение.
- Не совсем в твоем вкусе, верно, Ким?
- У нее переизбыток прелестей.
- О да! И мозгов тоже. Тебе нравятся женщины, вес которых не превышает ста фунтов, они должны находиться в трех шагах позади тебя, склонив при этом голову.
- Надо навести о ней справки.
- Не будь таким подозрительным, Ким! Зловещая тень легла не на все события в нашей жизни.
- Что ты пьешь? - вдруг спросил Ким.
- 'Перье', - Ту протянул ему свой стакан. - Хочешь убедиться? На, понюхай.
Ким отвернулся, в глади залива отражалось полуденное солнце.
- Я больше не пью, - тихо сказал Ту. - Во всяком случае, это не то, что было раньше: иногда немного ликера или шампанского, да и то по случаю какого-нибудь события, - он сел совсем прямо. - Я больше никогда не буду пить...
- Ты не делаешь очень многих вещей, без которых раньше не мог обходиться, - Ким налил себе чаю, - ты больше не пьешь свой любимый черный китайский чай, ты одеваешься как американец, ты говоришь как американец, ты живешь с американкой. Ты отказался от наших традиций. О своей семье ты тоже больше не думаешь?
- Я тебе скажу, Ким, чего я больше не делаю, - Ту побледнел. - Я больше не просыпаюсь среди ночи в холодном поту, я больше не думаю сутками напролет о том, что было бы, если бы горящая балка не переломала мне ноги, я больше не рву на себе волосы и не сокрушаюсь, что не погиб в ту ночь, я больше не бегу от действительности, напиваясь каждый вечер до полусмерти. Я еще кое-что скажу тебе, братец: за это я должен благодарить Эмму. Сейчас я счастлив, я думаю о сегодняшнем дне, и он меня вполне устраивает. А иногда, пока еще очень редко, я ловлю себя на том, что начинаю задумываться о будущем. Этим я не занимался с двенадцати лет. Мы ставим парус и выходим в море, мы ловим рыбу, гуляем. Мы даже занимаемся любовью. Мы проводим время точно так же, как все нормальные влюбленные.
Глаза Ту блеснули, он в упор посмотрел на брата:
- А теперь скажи, что все это не одобряешь.
- Я не одобряю, - Ким медленно и тщательно подбирал слова, - твой отказ от всего того, что делает нас уникальными в этом мире. Погляди на себя дизайнерские джинсы, модная майка, минеральная вода 'перье'. Великий Будда! Ты так американизировался, что даже родная мать тебя не узнала бы!
- Но я счастлив, - Ту наклонился вперед, - я счастлив, Ким, а вот ты нет. Взгляни правде в глаза. Ты динозавр. Ты и тебе подобные, вы пережили то время, когда могли приносить пользу. Ты не понимаешь этого, но я наконец стал свободным. Я освободился от прошлого, от вечного чувства вины, которое по-
