Ступив внутрь, он и не подумал улыбнуться: Директор не признавал вольностей. Это был человек внушительного телосложения и со значительным, строгим лицом - Ким, которого научили не обращать внимания на лица и их выражения, и то каждый раз невольно испытывал почтение. У Директора была тяжелая квадратная челюсть, и если бы не пронизывающий взгляд, запоминалась бы в его лице только она. Киму не нравились глаза директора - они напоминали ему взгляд Трейси Ричтера.
- Ну, как повеселились во Флориде? - пророкотал Директор.
- Летом Флорида просто невыносима.
Директор встал из-за заваленного бумагами стола и скрестил на груди руки более всего он напоминал монумент горы Рашмор10.
- Ким, мы прошли с вами долгий путь. Я принял вас на работу вопреки рекомендациям людей, мнению которых я привык доверять, - Директор выплыл из-за стола, словно авианосец в открытый океан. - Вряд ли мне стоит повторять, что вы занимаете в фонде совершенно особое положение. До определенной степени вы пользуетесь даже большей свободой, чем я сам. Такой свободой, что если об этом догадается Президент, мне головы не сносить.
- Мы оба знаем, чем это вызвано.
- Да уж, черт побери, - Директор позволил улыбке чуть растопить льды его лица. - Господи Иисусе, вы смогли проделать для нас ту работку, в которой мы отчаянно нуждались, - он развел в стороны могучие ручищи, чтобы подчеркнуть значимость того, что собирался сказать. - Пока эти придурки гонялись в Юго- Восточной Азии за своими хвостами, вы дали нам досье на самых ярых коммунистических лидеров. И досье толщиной с мою руку. - Он сложил эту самую руку в подобие пистолета. - И потом, один за другим, - он прищурил глаз, прицеливаясь, - пах, пах, пах, они исчезли во мраке.
Он поддернул манжеты, словно собирался приступить к какой-то работе:
- Но дело не в этом.
Ким уже понял, что собирался сказать ему Директор, но, черт побери, облегчать ему задачу не собирался и потому стоял молча.
- Ким, - начал Директор своим самым проникновенным голосом. - Всю жизнь вы занимались тем, что уничтожали приговоренных. Вы делаете это лучше всех. Прекрасно. За это вам и платят. - На Директора упал луч солнца, и он моргнул. - Я полагал, что здесь вы должны были бы отвлечься от своей работы, подумать о чем-нибудь еще.
- Вызнаете?..
- Да, - прервал его Директор. - Я отлично знаю, кто такой Лон Нам.
- Он убивал детей! - воскликнул Ким. - Мясник из лесов Камбоджи! Казнь, которую я для него придумал, и то была шиком мягкой.
- Что он заслужил или не заслужил, - ровно произнес Диктор, - это не вопрос. Главное: вы совершили несанкционированную экзекуцию, и вот это-то я терпеть не намерен. Даже от вас. Я ценю вашу работу, но ту, что я вам поручаю. Так что благодарите Бога, что вы не в штате ЦРУ. Тимпсон вам бы такое устроил, что вы бы ползали на пузе месяца полтора.
- Вы не должны были об этом узнать, - сказал Ким. - Это невозможно.
- Но я ведь узнал, да? - на этот раз в улыбке Директора тепла не было совсем. - Не позволяйте вашим горестям подчинять себе ваше я, Ким. А то в один прекрасный день вам придется поднять к солнцу незрячие глаза.
И он резко повернулся к столу, давая понять, что разговор окончен:
- И запомните этот урок.
Три дня в неделю Киеу работал в 'Пан Пасифика' - неприбыльной организации, чьей задачей было сближение американцев с азиатами 'путем культурно и художественного взаимопонимания'.
'Пан Пасифика' занимала три этажа в современном здании на Мэдисон-авеню. Спонсорами ее были разные корпорации и частные лица, в немалой степени процветанию способствовала и все более активная торговля с Японией, Китаем и Таиландом.
Но широкая публика видела лишь верхушку айсберга - работу по расселению, устройству и обучению беженцев из Вьетнама и Камбоджи. Публика также знала, что организация способствовала созданию первых храмов камбоджийских буддистов на территории Соединенных Штатов - в Вашингтоне, Лос- Анджелесе и Нью-Йорке.
Деятельность же Киеу не была видна широким массам. Эти три дня в неделю он проводил, наблюдая за, казалось бы, бесконечным потоком прибывающих в страну камбоджийцев с растерянными, испуганными глазами. В их лицах он видел свое прошлое. И каждый вечер, покидая кабинет, он с благодарностью думал о безопасности, которую так неожиданно - и даже чудесно, - обрел.
В 'Пан Пасифика', как и везде, где он появлялся, прежде всего обращали внимание на его экзотическую красоту. В организации, в основном, работали белые женщины - исполнительный директор с большой охотой брала на работу именно их, потому что считала женщин большими идеалистками и энтузиастками.
Со своей стороны Киеу воспринимал чрезмерное внимание с холодным любопытством: он не понимал, что такое находили в нем эти женщины. И его холодность только больше их распаляла.
А потом настал день, когда кое-кто перешел от флирта к прямым действиям случилось это почти в то же время, когда в трехстах милях отсюда Директор вел беседу с Кимом. Киеу поднял взгляд от своего стола, и увидел, что над ним склонилась Диана Сэмсон.
Она была молодой и, поскольку работала в отделе по связям с прессой, достаточно хорошенькой: это тоже было следствием политики исполнительного директора по подбору кадров - она считала чрезвычайно важным, чтобы 'Пан Пасифика' имела привлекательное лицо.
- Да? - спросил он, но карандаша, которым вычерчивал план второго нью-йоркского камбоджийского храма, не положил.
- Я бы хотела побеседовать с вами о проблемах беженцев, - объявила Диана. Ее синие глаза сияли за стеклами больших очков. - Полагаю, пришло время рассказать в прессе об этой стороне нашей деятельности. Я бы хотела начать с 'Нью-Йоркера', 'Бизнес уик' и 'Форбса', это наиболее логично, но сначала я бы хотела обсудить с вами текст, - она наклонилась еще ниже и уперлась ладонями в стол. - Вы могли бы уделить мне время?
Киеу кивнул:
- Хорошо.
- Так, давайте прикинем... Завтра вас здесь не будет, - она, как бы раздумывая, склонила голову набок. - Может быть, сейчас?
Киеу редко ходил на ленч - работы было слишком много, кроме того, его грызла совесть: ведь он работал всего три дня в неделю. Эскиз храма еще не закончен, но, вероятно, это может подождать. Он встал из-за стола.
- У вас есть какое-то место на примете? - спросил он и заметил, что ее взгляд уперся в его грудь.
- Что, если пойти ко мне? - прошептала она.
Она жила в пяти кварталах по Восточной 17-й улице, в маленьком, но ухоженном особняке. Из окна спальни был виден огромный ветвистый вяз.
Он позволил ей провести себя через всю квартиру в спальню, там подошел к окну и безучастно, пока она снимала с него галстук и расстегивала рубашку, наблюдал, как играет в листве солнце.
Он почувствовал, как рубашка соскользнула с плечей, как розовый язычок начал трогать соски его мускулистой груди.
Соски напряглись, и он услышал, как она застонала, но сам он ничего не чувствовал.
Он ничего не чувствовал и тогда, когда она расстегнула ему брюки и, охнув от восторга, увидела как он напряжен и как огромен. Он выступил из спустившихся к щиколоткам брюк, легко поднял ее на руки и понес к постели.
Он снял с нее блузку и был просто поражен силой ее эмоций, когда он в свою очередь взял в рот ее соски. Совершенно очевидно, она что-то чувствовала - но это чувство, при всей его интенсивности, было для него чуждым.
Он взял в руки ее груди и начал нежно касаться языком ложбинки между ними, пока она не двинулась, подсказав ему, что следует вернуться к соскам. Она стонала, а он по очереди брал их в рот, ласкал языком.
