- Это твой брат Юджи, - сообщил он Чике.
- Юджи? - переспросила та, подходя к окну. - Почему он пришел сюда в середине дня?
Они вышли из ванной и проследовали через дом к черному ходу. Между братом и сестрой состоялся обмен приветствиями, показавшийся Вулфу хоть и не совсем лишенным родственных проявлений, но все же довольно формальным, учитывая их долгую разлуку. А вслед за этим Юджи сказал, что ищет Минако. Узнав, что здесь ее нет, он, волнуясь, рассказал, что ему стало известно: Достопочтенная Мать знает об измене Минако.
- Где сейчас Минако? - спросила Чика. - Вулф, она тебе что-нибудь говорила?
- Она сказала, что у нее назначена встреча с Достопочтенной Матерью, вспомнил Вулф.
Кровь отхлынула от лица Чики.
- Боже мой! - только и воскликнула она.
Юджи стоял рядом с ней, оцепеневший, как в каком-то кошмарном сне, от которого невозможно пробудиться.
Вулф, разумеется, понимал, что произошло. Прознав об измене Минако, Достопочтенная Мать вызвала ее в храм Запретных грез. Вызвала в последний раз, чтобы либо убить на месте, либо, в соответствии со своими извращенными пристрастиями, высосать энергию 'макура на хирума' из мозга Минако.
Глава восемнадцатая
Токио - Вашингтон
- Кое в чем вы были правы и, думаю, правы и насчет всего остального, сказал Сума.
Он смотрел на Достопочтенную Мать, сидящую на камне в саду позади храма Запретных грез. Она всегда напоминала ему дикого зверя: красивого и опасного, потому что невозможно предусмотреть его следующий шаг. Теперь казалось, что она придает жизнь самому камню, оживляет его, будто являясь некой мезоморфной формой, меняющей свой облик с той же легкостью, с какой человек меняет одежду.
Сума смотрел на нее и не знал, слушает она его или нет. Он покашлял немного.
- Например, когда я впервые встретила его, 'макура на хирума' была у него в зачаточном состоянии. Вообще-то если бы вы не предупредили меня, что от него всего можно ожидать, то я поклялся бы, что даром ясновидения он не обладает. Я не ощущал никакой ауры, исходящей от него, ничего совсем не ощущал, а, как вам хорошо известно, определять силу ауры я прекрасно умею.
На лицо Достопочтенной Матери пал солнечный луч, пробившийся сквозь туман, небоскребы и дымку огромного индустриального города. Кожа на ее лице была совершенно чистой, без морщинок и пятнышек, словно у маленькой девочки. Густые, длинные, блестящие и без единой сединки волосы, зачесанные назад от высокого крутого лба, ниспадали до самой поясницы. Они были похожи на некое таинственное оружие неизвестного предназначения.
- Ты имеешь в виду, что он совсем чист?
- Как грифельная доска без единого иероглифа. Очень походит.
- Ну тогда он один из тех двоих, про которых Минако рассказывала мне в прошлом месяце, когда вернулась с задания из Камбоджи.
- Достопочтенная Мать, - вежливо возразил Сума, - Минако вернулась из Камбоджи свыше двадцати лет назад.
- Двадцать лет как двадцать минут, - задумчиво произнесла Достопочтенная Мать. - Какая для меня тут разница?
Она открыла глаза, и Сума окаменел. Ему показалось, что он смотрит на солнце. От ее ауры исходил ослепительный блеск, способный выжечь глаза, может, и не в буквальном смысле, но если бы она решила их выжечь кому-нибудь, то выжгла бы непременно - в этом Сума ив капельки не сомневался. Она легко читала мысли собеседника и свободно могла помучить его или, наоборот, ублажить. В этом-то и заключалась, по мнению Сумы, ее самая великая сила: она была великолепным психологом.
- Достопочтенная Мать, хотя я и сделал все, чтобы расшевелить у Мэтисона, как вы наказывали, 'макура на хирума', я тем не менее не могу с уверенностью сказать, каков будет результат. Хотя его аура теперь и находится в активном состоянии, я все еще не могу разобраться в ней. Поскольку в нее нельзя проникнуть, то невозможно и определить ее мощь.
- В таком случае весьма вероятно, что пробуждение ауры у этого человека предопределено самой судьбой, чего мы не смогли предусмотреть.
- Вполне возможно.
- Более чем возможно, Сума-сан, - уточнила Достопочтенная Мать. - Хотя ты и съездил в Нью-Йорк, будущее для меня все равно осталось зажатым в кулаке в скрытым от глаз.
Сума терпеливо ждал, пока Достопочтенная Мать не кончит говорить.
- К тому же еще весьма возможно, что его сила может одолеть мою.
- Да, это так. Достопочтенная Мать.
- Или даже одолеть силу Минако, чья 'макура на хирума' с некоторых пор стала посильнее моей.
- Да, и одолеть Минако, - согласился Сума.
- Мне это говорит мое видение. Он единственный такой человек. - Она слегка отклонилась в тень. - Я это вижу очень четко. Сума-сан: он заявился сюда по мою душу. Мы должны быть начеку.
- Но как, Достопочтенная Мать? Ведь мы не сможем почувствовать его приближение. Он уничтожит нас.
- Нет, ты ошибаешься. - Она высунула кончик своего странного красного языка. - Для нас как раз настала самая подходящая пора.
Стиви Пауэрс любила останавливаться в Вашингтоне в отеле 'Уиллард' не только потому, что он находился в деловой части города и был расположен неподалеку от Белого дома, что давало ощущение близкой причастности к высшей власти, но и потому, что его залы и коридоры напоминали ей роскошное убранство железнодорожных вагонов люкс, в которых она так любила ездить.
Если Аманда любила все, от чего можно было набраться ума, то Стиви предпочитала вращаться в обществе. Когда она узнала, что выйти замуж за богача еще не значит, что перед ней распахнутся двери в высшее общество, она страшно расстроилась. Это открытие стало для нее сокрушительным ударом. Члены семьи Мортона Донахью, может, и были состоятельными людьми, но они занимали не ту ступеньку социальной лестницы Филадельфии, какую нужно, и поэтому двери высшего общества оставались закрытыми для них, а следовательно, и для Стиви. Она оказалась напрочь отрезанной от общественной великосветской жизни и даже не представляла, что же такое можно предпринять, чтобы изменить положение. Если уж говорить по правде, то Стиви и психотерапией-то занялась только лишь потому, что, излечивая других людей без роду и племени, она тем самым лечила себя.
С Торнбергом она познакомилась через Аманду, а та знала его по Колумбийскому университету, где он прочел цикл лекций на юридическом факультете по приглашению попечительского совета за солидный денежный вклад в университетский фонд.
Нетрудно было догадаться, что привлекло ее в Торнберге: он легко мог очаровать и охмурить любого, да еще к тому же имел доступ в сверкающий мир власти, а против этого устоять она не могла. Торнберг оказал неоценимую услугу ее семье, создав Мортону солидную репутацию в Вашингтоне. Для Мортона это означало, что в последние два года он, по сути дела, безвылазно жил в Вашингтоне, но Стиви надеялась на еще большее.
Она научилась здраво и с выгодой для себя использовать истинный расклад вещей, а он оказался таким, что она больше не любила своего мужа. В сущности, она сомневалась даже в том, нравился ли он ей вообще. Ей было трудно разобраться, изменилась ли она за последние годы, или же изменился Мортон. Но все это мелочи. Главное заключалось в том, что Торнберг сумел с блеском протащить ее в высший свет, более того, он научил ее, как вести себя и лавировать в этом свете. В результате ее перестали чураться самые осторожные и щепетильные его представители. Вот почему она с таким нетерпением ждала каждой новой поездки в Вашингтон.
Она еще не привыкла к своему новому положению в обществе и, войдя как-то в конце напряженного дня в роскошный вестибюль отеля 'Уиллард', спохватилась, что несет в руках тяжелые сумки: почти весь день она промоталась по магазинам, совершая покупки, а теперь мечтала только поскорее принять горячую ванну, переодеться, пропустить рюмочку-другую в баре 'Оксидентал-грил' и отправиться с Торнбергом в театр. А потом поужинать вместе с ним.
