вашего. Само по себе это уже доставляет удовольствие.
Она окинула его взглядом с ног до головы и спросила:
- Вы-то сами любите удовольствия? Понимаете ли вы хотя бы, что это такое?
Вулф непроизвольно подумал, что она уже почти готова заманить его в ту самую комнату, чтобы он там связал ее. Душа его раздвоилась: одна половина хотела знать, на что все это будет похоже, другая - испугалась его неуемной фантазии.
- Вот вы упомянули, что Лэрри приходил с приятелем.
Маун опять выдула пузырь:
- Чего-чего?
- Вы сказали о приятеле из пригорода, что Лэрри прикидывался перед ним большой шишкой. Он что, тоже связанный?
Она рассмеялась:
- Ну нет, он не для этого, он не для него. Наоборот, он развязанный и какой-то не в себе.
- Что так?
Маун опять вздернула голову и стала похожа на некоего футуристического драчливого петуха.
- Ну вы знаете таких типов: костюм, подстрижен коротко, весь такой аккуратненький. Чопорный набитый дурак.
Вулфу не надо было дальше расспрашивать ее и просить дать более подробное описание. Сквозь красноватый туман ему представилось лицо миловидного молодого человека из престижного университета - без сомнения, Йельского - блондинистого, с пытливыми голубыми глазами. Таким он вдруг всплыл в памяти Маун.
- Он, должно быть, не из Нью-Йорка?
- Да, верно, нездешний.
- А откуда вы знаете?
- Он имел привычку говорить, как чиновник из Вашингтона. И вместе с этим, - она покосилась на Вулфа, собираясь устроить ему последний экзамен, применив сленг истинного нью-йоркца, и проверить, знает ли он его, - он выглядел как 'Марта, Вулдя, посмотрите-ка только на эти высоченные домищи'.
- Вы имеете в виду, что он говорил на каком-то говоре?
Маун довольно ухмыльнулась. Лицо ее стало от этого ужасным, как лицо каннибала из журнала 'Нэшнл джиогрэфик', где рассказывается о Новой Гвинее.
- Угу.
- На каком говоре?
- Какого-то южанина.
- Вы, видимо, имеете в виду, что он говорит как-то мягко, немного растягивая слова.
- Во-во, точно.
'Тогда наверняка он из Вашингтона', - подумал Вулф и спросил:
- А у него имя-то было, у этого приятеля Лэрри?
- Конечно, было, - ответила с готовностью Маун, явно показывая, что расспросы ей очень нравятся. - Его имя только и представляет интерес. Звали его Макджордж Шипли. - И добавила: - Работает где-то в учреждении правительства.
- Федерального правительства?
- Угу. Лэрри еще спросил его о чем-то. Я не расслышала, а Шипли вынул свою визитку. В авторучке у него не оказалось чернил, тогда он попросил ручку у меня, чтобы что-то написать на карточке. Вот тогда я и прочла его имя. А еще там стояла печать. На визитке было указано, что он работает в министерстве обороны.
'Интересная штука, - подумал Вулф. - Моравиа, который сновал туда-сюда из Нью-Йорка в Токио, оказывается, заимел волосатую руку у военных. Как это могло случиться? В досье на него ничего не упоминается насчет федеральных органов'. Как-то невзначай значимость Лоуренса Моравиа сразу возросла.
Вулф еще раз быстро прошелся по галерее и в наиболее подходящий момент спросил Маун:
- А вы не заметили, что написал Шипли на обороте карточки?
- Почему же не заметила? Заметила. - Язык Маун, на фоне ее блестящих черных губ похожий на неоновую рыбку, метался во рту туда-сюда. - Хотите знать, что он там написал?
На мгновение у него мелькнула мысль, что она намерена в той потайной комнате спросить, где он служит. Он представил, как ее тонкое тело нежно льнет к нему, как ее жадные пальцы нетерпеливо расстегивают у него ремень.
Она рассмеялась:
- Вы бы только видели свое лицо.
Вулф рассмеялся вместе с ней, желая обладать ею, несмотря на всю ее эксцентричность. Он подумал, что в этой женщине есть нечто большее, чем вздорное непослушание ребенка, который хочет просто подразнить взрослых.
- Там он написал: 202 - код города... - Далее она продиктовала номер телефона, будто пользовалась мнемотехникой, чтобы запомнить его.
- Как вы научились вспоминать номера? - спросил Вулф, записывая номер вашингтонского телефона.
Маун в ответ лишь пожала худыми плечами. Когда она двигалась, Вулф все время ощущал вьющийся за ней, словно шлейф, запах чеснока.
- А я вообще все помню. Особенно то, что касается Лэрри. Он был прямо как бог, а почему - не знаю.
Она сразу стала какая-то печальная, будто только что узнала о его смерти.
- А что вы могли бы сказать о художнице Чике? - задал он вопрос, чтобы переменить тему беседы.
Маун с любовью провела рукой по одной из фигур. Наивность ее жеста напомнила Вулфу будоражащие воображение фотографии в потайном убежище Моравиа.
- Вы что хотели бы знать? Что про нее написано в каталоге или что я знаю про нее?
- А разве это не одно и то же?
Маун лишь засмеялась:
- Ну и ну! Вы же знаете, что из себя представляют художники. Все, что про них говорят, - все это лажа. Причем чем больше наводят марафета, тем лучше. Потому как всякие там штучки из биографии только играют им на руку. Вы же знаете, чтобы говорить о них, требуется особое искусство. Они хотят, чтобы зрители приходили смотреть на их произведения безо всякого предубеждения и без предварительных разъяснений, что они увидят.
- А я-то думал, что художники больше всего хотят, чтобы их работы раскупались. Разве большинство из них не голодают на разных там чердаках и мансардах?
Маун опять засмеялась:
- Кое-кто, может, и голодает, но только не Чика. Не думаю, что ее слишком волнует, продаются ее работы или нет.
- А почему так?
Маун выдула очередной пузырь, он долго не лопался, а потом сказала:
- Вы задаете слишком много вопросов, адвокат.
- А мне за то и платят, что я задаю множество вопросов. Никто раньше не слышал о Чике.
- А так всегда в искусстве, - парировала Маун. - Нужно прежде найти сведущего человека и уже потом задавать ему вопросы.
- Ну так вот, насчет этой художницы Чики. Можете ли вы сказать, что она и Лэрри были хорошими друзьями?
- Они симпатизировали друг другу - это было видно с первого взгляда. Думаю, между ними была и какая-то романтическая история.
- А кто-нибудь из них упоминал что-нибудь такое, что дало вам повод так думать?
- Я как-то слышала, что они говорили о Токио. Говорили так, будто были там вместе в некоторых местах.
