Он присел на кровать и посмотрел за окно на мерцающий звездный ковер из крошечных бело-голубых точек, напоминавших редкие самоцветы, что казались такими близкими. Мацу опустилась на колени и сняла с него сапоги. Одна часть неба была светлее, словно на черноту ночи набросили полупрозрачное покрывало, – там проходил мост из света, сотканный из мерцания звезд. Мацу раздела Ронина и подала ему халат с драконами, который он и набросил.
Уложив Ронина на постель, она тоже забралась в кровать. Ее обнаженное тело дрожало от ночной прохлады, струившейся в открытое окно. Нежная кожа покрылась мурашками. Он положил ее голову себе на плечо и, поглаживая ей волосы, унесся мыслями куда-то далеко.
Мацу закурила; сладковатый дым окутывал их каждый раз, когда она глубоко затягивалась. Из города, который не спал никогда, в комнату приплывали звуки: отдаленный лай собаки, ритмичное пение на причале, звон металла на булыжной мостовой, дробный топот, хриплый вопль, громыхание повозки и чье-то немелодичное насвистывание. Глаза Мацу остекленели, и остывшая трубка выпала из ее пальцев, раскрытых, словно лепестки белого цветка на фоне темных покрывал.
Она так и заснула, прижавшись к нему теплым телом. Ронин наконец расслабился. Он осторожно отложил трубку в сторону. Луна казалась огромной на фоне черного мерцающего квадрата окна – она была плоской и тонкой, точно рисовая бумага. Потом на нее набежала туча, и глаза у Ронина закатались. Ему снились маковые поля, колышущиеся на холодном ветру.
Когда она разбудила его, было еще темно.
– Сегодня она не придет.
Луна уже зашла, но небо еще не начало светлеть.
– Ничего страшного.
– Ты хочешь, чтобы я осталась? – спросила Мацу тонким, едва ли не детским голосом.
Она стояла рядом с кроватью в легком шелковом халате, облегавшем ее крепкое стройное тело.
– Да, – сказал Ронин. – Останься со мной.
Халат с шорохом соскользнул на пол, и она нырнула в кровать. Черное и белое.
Они долго молчали. Ронин слушал шум листвы деревьев на дороге Окан. С улицы донеслись шаги и приглушенные голоса. Потом опять стало тихо. Мацу поплотнее закуталась в покрывало.
– Холодно.
Ронин ощутил прикосновение ее гибкого тела и прижал ее к себе.
Они помолчали еще, а потом она заговорила:
– Ты хорошо знаешь Туолина?
Ронин повернулся к ней.
– Нет, не очень.
Она пожала плечами.
– Это неважно. Он погибнет в Камадо.
Поднявшись на локте, он посмотрел на нее.
– Что ты сказала?
– Он о многом рассказывал Са на отмелях ночи. Я тоже кое-что слышала. О силах зла.
– Что ты слышала?
– Войска риккагина вышли на север не для того, чтобы сражаться с красными. Я слышала, что теперь они сражаются вместе: беззаконные и закон.
– Против кого? – спросил Ронин, хотя уже знал ответ.
– Против тех, других, – сказала она, придав этому слову странный оттенок, словно она не хотела его произносить. – Против тварей. Людей, которые не люди.
– Кто тебе об этом сказал?
– А это важно?
– Возможно, что да.
– Муж одной моей подруги – воин у риккагина Шен-До. Как и их сын. Они долго пробыли там, на севере, возле Камадо. Они вернулись три дня назад.
Она прильнула к нему. Он почувствовал, как дрожит ее тело, и подумал о листьях на деревьях за окнами.
– Муж моей подруги теперь ослеп. А их сына вообще принесли в Шаангсей. У него сломана спина.
Ее голос срывался на каждом слове.
– Они сражались не с красными и не с бандитами. Они сражались... с кем-то другим.
По ее телу снова прошла волна дрожи.
– Даже зеленые озабочены ситуацией на севере. На небе показалась едва различимая полоска серого свечения, заметная только тогда, когда смотришь в сторону, – по ночам, в темноте, боковое зрение работает лучше. Ронин держал в объятиях дрожащее тело, краем глаза наблюдая за тем, как мучительно медленно расширяется серая полоса, предвещающая наступление нового дня.
Мацу тихо всхлипнула, и тогда он спросил:
