— Но откуда ты знаешь, что следует делать? — спросила она. — Тебе ведь не дано предвидеть будущее.
— Да, не дано, — отозвался он. — Большей частью я действую в темноте.
— Должно быть, ты совершаешь ошибки из-за этого. Наверное, тебе приходится сожалеть о каких-то действиях.
— О некоторых — да, — согласился он. — Жаль, конечно, но боюсь, что этого нельзя избежать.
Пальцы ее скользили по его запястью, пока не сомкнулись в кольцо вокруг его предплечья.
— Но никогда, — ее голос упал до шепота, — никогда больше...
—Что?
Ее лицо было рядом с его. Он чувствовал ее сладковатый запах, похожий на жасмин с медом.
— Теперь у тебя есть
— Ты хочешь сказать, что, заглянув в
— Возможно.
Он рассмеялся.
— Значит, наверняка это
— Да, — серьезно повторила она, — сказала.
— Это абсурд, Сеньлинь.
Внезапно она крепче обхватила его руками.
— Послушай, — ее низкий голос звучал настойчиво. — Не делай этого. Я умоляю тебя, не проси меня.
— Я не понимаю, почему. Ты всегда можешь отказать мне.
— Не могу.
Он рассмеялся, но смех его прозвучал как-то неестественно.
— Ты не можешь отказать мне ни в чем?
— Дело не только в этом, — возразила она.
Сеньлинь прижалась к нему так, что он почувствовал, как торопливо бьется ее сердце. Инстинктивно он обнял ее, словно пытаясь защитить, уберечь.
— И что тогда?
— Было бы лучше — гораздо, гораздо лучше, — если бы ты не докапывался до правды на сей раз.
— Почему? Что тебе известно об этом деле?
— Ничего, — неожиданно она расплакалась и повисла на нем. — Я вижу...
— Что, — спросил он, — что ты видишь? Она теперь открыто рыдала, ее крошечные зубы кусали его плечо.
— Сеньлинь, что ты видишь?
Она сильно содрогнулась и ответила:
— Конец.
Но, верная своему слову, она послушалась его. И опять предала Хуайшань Хана. Она принесла Чжилиню портсигар.
— У тебя мало времени, — сказала она, явившись туда, где он ждал ее в бамбуковой беседке. — Хуайшань Хан только что вернулся, Будда знает, откуда. Сейчас он спит перед ужином. Но скоро он проснется.
Тон ее голоса, так же, как и сами ее слова, заставили Чжилиня почувствовать себя героем детской волшебной сказки. Он вспомнил американскую историю, которую читал на занятиях английского языка в университете в Шанхае, “Джек и Великан”. Не напоминал ли Великан-людоед, персонаж этой сказки, Хуайшань Хана?
Чжилинь взял у нее портсигар и тщательно осмотрел его. Филигранный серебряный орнамент мерцал в тусклом свете уходящего дня. Да, эта вещь была ему знакома. Но откуда?
Он перевернул портсигар и обнаружил тисненую надпись: “Сделано в США”. Чжилинь почувствовал себя так, словно на него вылили ушат ледяной воды; он полагал, что портсигар имеет английское происхождение.
Он вновь повернул его крышкой вверх и открыл. Под изящно сработанной упругой пластинкой торчали отвратительные русские сигареты Хуайшань Хана. Что-то на внутренней стороне крышки привлекло внимание Чжилиня, и он слегка наклонил портсигар от себя, подставляя его последним багровым лучам уходящего солнца. Ему удалось разобрать инициалы, выгравированные на серебре, английские буквы: “P.M.D.”
И — может, это и было
Чжилинь почувствовал боль в сердце и медленно, медленно опустил голову, пока его лоб не коснулся блестящей гравированной поверхности портсигара.
На улицах Пекина и Шанхая, среди общин Кантона и Хунаня, среди бесконечных рисовых полей, бамбуковых рощ, вдоль берегов извилистой Янцзы — по всему Китаю — был слышен топот ног, обутых в форменные сапоги.
Ночи наполнились зловещими звуками. Шарканье металлических подков о полы прихожих, резкий стук в двери, командные выкрики. В душах людей царили смятение и страх, когда их соседей вытаскивали из постелей и без объяснений уводили куда-то в густой туман.
Китай превратился в страну репрессий, где правил террор, раскинувший свою всеобъемлющую сеть по всей стране.
В каждом городе Хуайшань Хан задумал создать сеть местных комитетов, каждый из которых надзирал бы примерно над сотней дворов. То же касалось и деревень, где каждый
Эти органы, доказывал Хуайшань Хан, были крайне важны для контроля над огромным населением. Кроме того, в них легко проникали сотрудники аппарата сил безопасности. На каждом уровне китайского общества находились шпионы, работавшие на министерство общественной безопасности. И в результате — стук сапог по ночам, резкие приказы, непонятные исчезновения.
— Нам только надо посмотреть на французскую революцию, — говорил Мао, обращаясь к Чжилиню. — Или, если ты предпочитаешь более восточный пример, на марксистскую революцию в России, чтобы отыскать свое историческое прошлое.
Мы находимся на стадии раннего детства. Мы вырвали старое, коррумпированное, дегенерировавшее и на этом месте строим новую страну, начиная с самых основ. Наша первая задача — построить государственный механизм, потому что это — двигатель, без которого Китай не сможет пробудиться. Традиционные враги восстановления — гражданская война изнутри и иностранное вторжение извне. Больше всего нам следует бояться американцев, Ши тон ши. Американцев, которым мы противостоим в Корее; американцев, которые продолжают сыпать деньги и вооружение в сундуки националистов; американцев, которые превратили Тайвань в свою колонию. Все это они делают потому, что боятся меня, Ши тон ши. Потому что знают, что их протекционизм привязывает к ним националистов. Без американской помощи националисты — ничто, пусть даже они сами и не видят этого. Сейчас, полностью зависимые от американской помощи, они стали марионетками капиталистов. Они послушно выполняют любые приказания американского президента.
Мао метался в маленькой комнате, словно тигр в клетке.
— Контрреволюция, подогреваемая американцами и националистами, уже поднимает голову. Раз американцы могут напасть на Корею, их следующим шагом вполне может стать Китай. Этого нельзя допустить.