— Забавно, — процедил Малюта, не отрывая глаз от ре ки. С того момента как они стали приближаться к Центру города, он отвернулся от Даниэлы и сидел неподвижно, уставясь в темное стекло.
— Разрешите спросить... — начала было она, но Малюта пренебрежительным жестом прервал ее на полуслове.
— Я проголодался.
Это было уже откровенное хамство.
Она заранее поручила Алексею заказать столик в гостинице “Россия” на Москворецкой набережной. Там имелось девять ресторанов. Даниэла частенько посещала тот, что располагался на первом этаже, по праву гордившийся своим великолепным оркестром. Однако на сей раз они поднялись на двадцать первый этаж. Отсюда открывался изумительный вид на Кремль и разноцветные маковки собора Василия Блаженного. Даниэле казалось, что ее выбор должен понравиться Малюте, и она не ошиблась в расчетах.
— Как прекрасно выглядит Москва, — заметил он, когда им предложили лучший столик у окна. — Она такая чистая и сверкающая в ночи.
И тут же заказал водку и закуски: два вида каспийской икры, заливную осетрину и паштет. Ему и в голову не пришло поинтересоваться у Даниэлы, чего она хочет.
Она закрыла глаза и мысленно увидела свою доску для
Она недоумевала, что побуждало Малюту временами играть с ней. Он несомненно не испытывал к ней ничего, кроме ненависти и отвращения, то есть тех чувств, которые питал по отношению ко всем женщинам. И уж тем более его возмутило ее наглое посягательство на святая святых мужской власти — Политбюро.
Заказ немедленно приняли: еще одно проявление вездесущего могущества Олега Малюты. К счастью для Даниэлы, он заказал перцовку, которую она любила сама, особенно в зимнюю стужу. Острый перец придавал водке изысканный, согревающий душу аромат.
Малюта дождался, пока поднос с закусками не поставят на стол, но не проявил ни малейшего намерения притронуться к ним, хотя утверждал, что хочет есть.
— Мы должны узнать, в чем суть этого самого Камсанга.
Это заявление, сделанное без малейшей преамбулы, шокировало Даниэлу. Так назывался секретный проект, осуществлявшийся в китайской провинции Гуандун, доступ к которому она пыталась отыскать на протяжении уже почти целого года без малейшего успеха. Только два человека были полностью посвящены в эту тайну: Ши Чжилинь и его сын Джейк Мэрок.
— Сделать это будет чрезвычайно трудно, — осторожно заметила Даниэла.
— Это должно быть сделано, товарищ генерал. — Глаза Малюты сверкнули. — Я собираюсь стать преемником Федора Леонидовича.
Он имел в виду Федора Леонидовича Геначева, советского лидера, главу коммунистической партии Советского Союза.
— Без власти, которую я обрету, овладев секретом Камсанга, мои шансы окажутся близкими к нулю. С такими друзьями в Политбюро, как Резцов и Карелин, нельзя даже пернуть у себя в туалете, чтобы это тут же не стало известно Геначеву.
Даниэла постаралась применить тактику медленного дыхания.
— Вам бы следовало побывать в Ленинграде вместе со мной, товарищ генерал. Так, просто для того, чтобы посмотреть на Геначева. Зрелище еще то. Он ходил в толпе, улыбаясь и крича: “Я здесь вместе с вами, чтобы помочь вам. Выслушать ваши проблемы и решить их. Я пришел сюда, чтобы вместе с вами строить новую страну!”
Малюта глубоко вздохнул. На его лице появилась гримаса, как у человека, внезапно почувствовавшего смрад гниющей плоти.
— В молодости я видел Никиту Хрущева. Он выступал перед народом во всех уголках Советского Союза. Он упивался восторгами толпы. Сугубо внешние, низкопробные проявления действовали на него, как наркотик. Он даже ездил в Америку и там умудрился забраться в Диснейленд. Однако тогда я принимал все за чистую монету и считал его настоящим героем. Человек, живущий иллюзиями, интересовавшийся всем, что происходит повсюду в мире, за исключением своей собственной страны, вызывал у меня искреннее восхищение. Так продолжалось до тех пор, пока однажды я не услышал от отца слова, вначале показавшиеся мне кощунственными. Он материл Хрущева на чем свет стоит. “Культ личности, на создание которого Хрущев затрачивает столько времени и энергии, представляет собой серьезную и насущную угрозу”, — говорил он. — “Хрущев слишком много говорит о Хрущеве, — добавил тогда отец. — Он, как обезьяна, подражает во всем американскому президенту Кеннеди. Война между Советским Союзом и Америкой не имеет никакого отношения к народам и идеологиям. Нет, это война двух раздутых эго”.
Малюта начал есть, очевидно вспомнив о том, что пить не закусывая все равно что признать себя алкоголиком. Это, однако, не помешало ему продолжить свое повествование.
— После этого я на два дня заперся у себя в комнате. Я ничего не ел и ни с кем не виделся. Я размышлял о Хрущеве и о том, что мой отец сказал про него. Постепенно я начал понимать, что отец прав. Хрущевым двигало его эго — крайне опасная привычка для лидера такой страны, как Советский Союз.
Даниэла глубоко вздохнула.
— Не думаете ли вы, что опрометчиво вести подобные разговоры?
Малюта резко вздернул голову. Сейчас он походил на ястреба, разглядевшего свою жертву в траве с высоты в полмили. Ужасный взгляд, принадлежащий не человеку, но отвратительной Медузе, парализовал Даниэлу. Тоненькая струйка пота сбежала вдоль ее позвоночника, в то время как в ее голове молнией промелькнула мысль:
— Вы интересуетесь моим мнением, товарищ генерал? — подчеркнутое ударение, сделанное на последние слова, яснее некуда показывало, что он ни в грош не ставит ее звание. И вновь она подумала:
— Здесь так шумно, что никакому микрофону не под силу уловить хоть одно слово из нашей беседы. — Он продолжал внимательно изучать выражение на ее лице.
— Вас действительно беспокоит именно эта причина?