— Я Вам сейчас помогу, — сказала она, выбегая из комнаты и мгновенно возвращаясь с банкой какой-то мази в руках. Она протянула ее с почти застенчивым выражением на лице. — Я пользуюсь этой мазью. Очень помогает. Мой муж сам приготовил ее.
К величайшему изумлению Томи, Нанги задрал штанину и начал накладывать мазь.
— Так? — спросил он.
— Нет, — ответила г-жа Ханами, — надо немного втирать. — Опустившись на колени, она прямо-таки по-матерински стала массировать его ногу, приговаривая: — Вот так... вот так.
Когда она закончила, Нанги поблагодарил и помог ей подняться с колен. Г-жа Ханами покраснела.
— Старая и бездетная, — грустно сказала она. — Но как приятно чувствовать себя полезной, верно?
— Конечно, — поддакнул Нанги. — Я и сам не могу сидеть без дела, уйдя на пенсию. Вот и сейчас помогаю ей, — он кивнул на Томи, потом сложил руки на набалдашнике трости. — Госпожа Ханами, нам надо задать Вам несколько вопросов. Тот человек, кто убил Вашего мужа, убивал и прежде. Без сомнения, он попытается убить еще кого-нибудь. Вы сами видите, насколько важно найти его.
Примерно то же Томи говорила г-же Ханами в начале их разговора. Но то было до того, как Нанги удалось так ловко подобрать к ней ключик. Томи просто поражалась способности этого человека.
— Я понимаю, — сказала г-жа Ханами, вставая. — Давайте выйдем в сад? Такими редкими становятся погожие деньки, что ими надо дорожить. Выхлопные газы да промышленная копоть... — По каменному крыльцу они спустились в чудесный садик, сверкающий изумрудной зеленью. Она провела их вниз по тропинке, выложенной плоскими серо-голубыми речными камушками с таким художественным вкусом, что они казались естественно рассыпанными.
— Мой муж, как вы уже знаете, был блестящим хирургом. У него были руки художника, и он с ними вечно носился. Мне кажется, он изводил на них больше крема, чем я.
В конце тропинки была закрытая беседка, окруженная зеленью. Они уселись там, вдыхая приятный запах травы, смешанный с запахом древесного дымка и сандаловых палочек.
— Он никогда дома не пользовался мылом. Я даже думала, у него какое-то предубеждение против него. Конечно, это было не так. На работе он, конечно, очень тщательно мыл руки с мылом перед операцией. Но он все время нервничал, когда замечал хоть малейший признак трещины или ссадины на руках. Они были у него как у подростка. Или даже как у девочки.
Поначалу Томи была удивлена, если не сказать шокирована, этими подробностями о личности покойного, и она невольно почувствовала антипатию к этой женщине. Но потом она начала понимать, что Ханико Ханами требовалось облегчить свою душу рассказами о муже. Естественно, она не могла бы рассказать этого своим родственникам и знакомым. Но почему бы не поделиться своими секретами с такими симпатичными полицейскими?
Какими бы недостатками ни обладала г-жа Ханами, чай она умела готовить превосходно. Томи с удовольствием наблюдала за проворными движениями рук женщины, когда она помешивала ложечкой напиток нежнейшего зеленоватого оттенка.
— Конечно, как хирург он был изумителен, — продолжала г-жа Ханами, — но не как муж. — Она замолчала на минуту, разливая чай, и, глядя на это тонкое лицо, тонкие руки, передающие крошечные чашечки с чаем, Томи невольно подумала, что в молодости эта женщина была потрясающей кокеткой. — Я так многого ждала от этого брака, — говорила она. — У меня были такие большие надежды. Но я, к сожалению, слишком мало знала его, выходя замуж. Да так и не узнала хорошенько.
— Что Вы хотите этим сказать, г-жа Ханами? — спросил Нанги.
Ханико Ханами вздохнула.
— Я довольно скоро надоела мужу. Когда он был помоложе, он менял женщин, как перчатки. Потом остановил свой выбор на одной. — Она пытливо посмотрела на них обоих. — Ему не хватало характера, а может, чувства уверенности в себе. — Она отхлебнула из чашки. — Возможно, вам покажется странным, что я именно этим объясняю внебрачные связи мужа, но в его случае это было именно так.
— Так чего же хотел Ваш муж? — мягко спросил Нанги.
— Хотел? — переспросила г-жа Ханами. — Легче сказать, чего он не хотел. Он не хотел стареть. Вереница женщин — лиц и тел — должна была убеждать его, что он был вечно юным. Он смотрел в эти лица, как в зеркало, видя в них самого себя в таком возрасте, в каком ему бы хотелось оставаться вечно.
— А потом он несколько переменился, — сказал Нанги.
— Что? — г-жа Ханами даже вздрогнула, будто пробудившись от задумчивости.
— Он ведь угомонился и остановился на одной, вы сказали.
— Ах, да, — кивнула она. — На молодой, с упругим телом. Но в последнее время мой муж был не прочь вернуться к старым привычкам. Наверное, он сам уже понимал причину этой жажды перемен. Понимал, что гоняется за вечной молодостью.
Нанги спросил: — Разговор о разводе возникал? Г-жа Ханами тихо рассмеялась:
— Нет, что вы! Сразу видно, что Вы не знали моего мужа. Об этом и намека не могло быть. Во-первых, потому, что ему и в голову не приходило, что я знаю о его связях. Он бы страшно переживал, если бы у меня хватило жестокости сказать ему о том, что я знаю.
— Но почему Вы всегда держали при себе свое знание? — спросила Томи таким же тихим и участливым голосом, которым задавал свои вопросы Нанги.
Г-жа Ханами широко открыла глаза.
— А как же иначе? Ведь мы каждый по-своему любили друг друга.
Последовавшую за этими словами тишину нарушил Нанги:
— Насчет той девушки, с которой встречался Ваш муж. Откуда Вы знаете, что она была молода и с упругим телом?
— Потому что она была танцовщицей, — ответила г-жа Ханами.
— А Вы знали, что за человек была его любовница? — спросила Томи.
— Я не говорила, что она человек, — ответила г-жа Ханами. Она снова надела непроницаемую маску, которую они видели на ней в начале разговора. Эта маска отлита из гордости, доставшейся ей по наследству от многих поколений самураев, подумала Томи. Но до чего, наверное, трудно носить эту маску в наш прагматический век!
Ханико Ханами поднялась и, полная достоинства и сознания собственной значимости, проследовала к сундучку, стоявшему в углу беседки. Она подняла его крышку, взяла что-то и вернулась к ним.
— Я нашла это в костюме мужа, когда он однажды вернулся домой очень поздно, — сказала она. — Я обыскала его, пока он спал. Мне казалось, я заслуживала знать, кто она.
Ладонь г-жи Ханами разжалась, как распускающаяся хризантема. В ней лежал крошечный фонарик. На нем было написано название кабаре, которое Томи так хорошо знала. «Шелковый путь».
Канзацу сказал:
— Меня искали, меня победили, меня забыли. — Он сидел, скрестив ноги, на полу большой комнаты в сооружении из камня, спрятавшегося в тени Черного Жандарма. — Ты спрашивал меня, как я оказался на Ходаке, и вот тебе мой ответ. А теперь скажи мне, что привело тебя сюда.
— Но я прежде должен знать, — сказал Николас, — жив ли я или нахожусь в загробном мире.
Канзацу склонил голову набок.
— А ты веришь в загробный мир, Николас?
— Да, верю.
— Тогда считай, что ты в загробном мире, — посоветовал Канзацу, — за неимением лучшего термина. Немного погодя ты сможешь дать более точное определение месту, в котором находишься.
— Значит, я мертв? Замерз насмерть у Черного Жандарма?
— Я же тебе говорю, что здесь этот вопрос не имеет смысла, — строго сказал Канзацу. — Сам потом догадаешься, жизнь это или смерть. Я уже давно перестал искать разницу между этими двумя состояниями. — Не имеющий возраста сэнсэй пожал плечами.
— Нет, вы мне все-таки скажите, что со мной? Может, я сплю?
— Когда ты поймешь бессмысленность этих вопросов, Николас, ты узнаешь ответы на них.
Николас постарался успокоить сильно бьющееся сердце. Он не чувствовал сильного холода, но тело все
