Воин Опаловой Луны

– Немного, пилото. Сам я ее не видел – я не служил у СегильясовиОривара, но мне рассказывали, что сеньор с самого начала уступал противнику.

– А сеньор был опытным бойцом?

– Еще бы! Но у нас есть такая старинная поговорка: «Превосходство преходяще, ибо совершенству предела нет – всегда найдется ктото получше».

– Очень отрезвляющая мысль, – заметила Чиизаи. Роха был одним из немногих далузийцев, быстро схватывающих всеобщее наречие, с которыми приходилось встречаться Мойши. Они сейчас говорили на нем не только ради Чиизаи, но и для того, чтобы никто их не подслушал в этом людном месте.

– Да уж, – подтвердил Роха. – Очень печальная мысль. Но мы, далузийцы, считаем, что она учит скромности.

– А ты не знаешь, Роха, – спросил Мойши, – это была честная дуэль?

– Все далузийские дуэли, пилото, честны по определению.

– Похоже, что Армазон думает иначе.

– А, Армазон. Не скажу, что меня это удивляет.

– Почему?

– Ну, он любил сеньора, пилото, любил как брата. Но в последний год жизни сеньора коечто выяснилось. Не знаю, что именно, – думаю, никто не знает, – но гдето за четыре сезона до смерти сеньор перестал пользоваться лорхой Армазона, – он обернулся и ткнул пальцем, – вот этой самой. У сеньора большой флот, ты это, конечно же, знаешь, но он все время плавал с Армазоном, пока… – Он пожал плечами. – Знаешь ли, это произошло както вдруг. Очень странно после такой долгой дружбы.

– Они поссорились?

– Если и поссорились, то не на людях. И, уж конечно, Армазон об этом не рассказывал.

– Но как это связано с подозрениями Армазона насчет дуэли?

– А вот как. Сразу после смерти сеньора он очень изменился.

– Это можно понять, если…

– Нетнет. Я не только о его скорби. Он… не знаю, он стал какимто не таким. Те, кто знал его в прежние годы, когда сеньор был жив, прямо не узнают его. Он одержим чувством, которое я ненавижу. Чувством вины. – Он пожал плечами. – Большего не скажу.

Мойши глянул за плечо Рохе на слабо покачивавшуюся лорху.

– Может, мы так никогда этого и не узнаем. Слушай, Роха, мы встретимся вечером. Может, предложишь местечко?

Моряк на мгновение задумался.

– Да. Есть тут неподалеку, за пристанью, рыбачья таверна. Называется «Эль Камбиро». Она находится в конце улицы Калле Кордель, там, где та выходит к морю. – Он прищурился и посмотрел на солнце. – Дай мне времени до полуночи, пилото. Такие дела, как ты понимаешь, второпях не делают. На берегу матросы молчаливы, как камень, – он широко ухмыльнулся, – пока выпивка не развяжет им язык, а?

Им пришлось поблуждать, но в конце концов им показали, где находится Пласа дель Пескиса.

Площадь была вымощена ослепительно белым камнем, сверкающим на солнце, как алмаз. В середине ее была густая оливковая рощица, в тени которой журчал маленький источник. Он был заключен в фонтан из серого камня, крупнозернистого, почти как береговой гранит. Фонтан был сделан в форме широкоплечего мужчины с окладистой курчавой бородой и рыбьим хвостом. У него были глубоко посаженные глаза и дугообразные брови. Волосы его были сделаны из раковинок маленьких рачков. За ним поднимался камень – похоже, он от природы был таким, – напоминавший миниатюрное ущелье, из расщелины которого стремительно текла вода, падая на рыбочеловека. Он весь сверкал каплями воды из этой купели.

– Далузийцы религиозный народ, – сказал Мойши Чиизаи, когда она сделала замечание по поводу статуи, – очень подверженный предрассудкам, народным сказкам и мифам.

– Я слышала от ДайСана о шаангсейской КейИро Де, – сказала она, попрежнему рассматривая миниатюрную скульптуру.

– Да, но я думаю, что ее физическое обличье исчезло, хотя ее дух, без сомнения, никогда не оставит Шаангсей.

– Но время движется по кругу, не так ли? Эти создания, – она показала на статую, – или другие, очень на них похожие, могут однажды вернуться.

– Да уж, – криво усмехнулся Мойши. – Но уж точно, что не в наши времена.

Дома вокруг Пласа дель Пескиса были значительно больше и красивее, чем те, что они видели, идя через город, и это придавало площади некое строгое величие, что было несколько необычно для Корруньи.

Вокруг зеленых деревьев в центре площади был! расставлены тут и там скамейки, украшенные завитками кованого железа. На одной из них сидели два старика, маленьких, с обожженной солнцем кожей, и покуривали, лениво беседуя о чемто на солнцепеке. Оба они были в белых льняных одеждах, элегантных и опрятных, словно явились в собрание. Мойши знал, что белое здесь носили люди старшего поколения.

– Нердонаме, сеньорес. Дон жта ла каса делла сеньора СегильясиОривара?

Оба старичка прекратили беседу, подняли на него глаза, оглядев его снизу доверху. Некоторое время они смотрели на Чиизаи, затем снова вернулись к нему. Один из старичков показал на Мойши костлявым пальцем и сказал чтото своему соседу на далузийском диалекте настолько быстро, что Мойши не успел понять, что именно. Второй коротко, но незлобно рассмеялся, склонил набок голову и устремил взгляд синих, как море, глаз на Мойши.