Старичок, который все еще указывал на Мойши, сказал:
– Ты не далузиец. По крайней мере, по крови. – Он постучал пальцем по своему носу. – Я знаю. – Старик загадочно улыбнулся, обнажив желтоватые от курения щербатые зубы. – Ручаюсь, что ты и в щелку пролезешь. Готов биться об заклад, что пролезешь. – Он ткнул пальцем через плечо. – Вон там твой дом. На дальней стороне плошали. – Он снова усмехнулся. – В жизни не так все просто, а? – Его приятель закивал с мудрым видом, хотя тот говорил с Мойши. – Доброго дня вам, сеньор и сеньора. Удачи.
Мойши кивнул, пробормотал чтото на прощание и вместе с Чиизаи вышел из тени деревьев, пересек прокаленную солнцем площадь, прошел мимо шелестящих олив, стрекотанья цикад, мимо чернокрылых маленьких птичек, перелетающих с дерева на дерево, оставив за спиной фонтан и статую.
Он был в шелковой рубахе цвета морской волны с широкими рукавами и в облегающих темносиних штанах, аккуратно заправленных в высокие коричневые моряцкие сапоги. На боку висел в ножнах меч, за широкий кожаный пояс были небрежно заткнуты его парные кинжалы с медными рукоятями. Чиизаи попрежнему была в кирасе, но теперь на ней были обтягивающие штаны цвета бледной морской пены, также заправленные в сапоги. Поверх доспеха она надела свою стеганую шаангсейскую кофту. Ее двойные мечи в ножнах висели на виду.
Дом СегильясовиОривара, стоявший на северной стороне площади, был огромен. Белый, в два этажа. С левой стороны к нему примыкал еще один дом, но справа он выходил на улицу, ведущую к площади. Вдоль нее росли пышные деревья, и за этой зеленой изгородью Мойши мог увидеть только часть дома, заросшую плющом вплоть до верхнего этажа.
Лесенка из твердого дерева и меди, изгибаясь изящно, как лебединая шея, поднималась к высоким двустворчатым дверям на фасаде дома – деревянным, стянутым бронзовыми полосами. Мойши мог поручиться, что эта бронза некогда долго служила на океанской шхуне, и именно морская соль придала ей зеленоватую патину.
Они поднялись по лесенке, и Мойши постучал и дверь. Маленькие балкончики с чугунными перильцами под окнами первого этажа были устроены так, чтобы на них попадал косой свет.
Двери с гулом отворились внутрь. Два невысоких темноволосых далузийца в черных хлопковых робах придерживали створки, но стоявший прямо передними третий был вовсе не далузийцем. Он был высок выше даже, чем Мойши, так что Чиизаи по сравнению с ним казалась вообще крошечной, но для своего роста он был слишком худ. Изможденное лицо было вообще без волос, за исключением жидких черных усиков, жалко свисавших по обе стороны рта. Темные миндалевидные глаза, желтоватая кожа. Высокий лоб его яйцевидной головы выдавался над узкой переносицей.
Этот явно из Шаангсея, подумал Мойши.
– Да? – на безупречном далузийском спросил он. – Что вам угодно?
Не самый радушный прием, подумал Мойши. Человек был одет подалузийски в штаны с высокой талией и свободную рубаху, перехваченную узким плетенным из шнурков поясом, одежда была светложелтого цвета. Если он и был вооружен, то очень хорошо это скрывал.
– Мы хотели бы поговорить с сеньорой СегильясиОривара, – сказал Мойши.
– Боюсь, сеньор, что это невозможно. Сеньора не принимает гостей.
– Тем не менее я уверен, что сеньора пожелает с нами встретиться. Мы прибыли в Коррунью на ее собственной лорхе и привезли вести о ее дочери.
Чтото мелькнуло в темных миндалевидных глазах, и человек склонил голову.
– Следуйте за мной, пожалуйста. Я доложу сеньоре.
Двери закрылись у них за спиной. Они вошли в короткий вестибюль и, пройдя под аркой, забранной цветным стеклом, вошли в главный зал дома. Он был высотой в два этажа, перекрыт сводом почти как собор, обшит панелями орехового дерева, и на равных расстояниях по стенам висели гобелены с изображением моря и его обитателей – морских львов, дельфинов и китов. В конце зала наверх шла винтовая лестница. С такого расстояния казалось, что она вырезана на огромной корабельной носовой фигуре – русалке с развевающимися на ветру длинными спутанными волосами.
По обе стороны зала были раздвижные двери. Когда они проходили мимо одной из дверей, она чутьчуть приоткрылась и оттуда блеснул темный глаз юной женщины.
Вислоусый провел их в одну из дверей слева в гардеробную. Велел им ждать и удалился.
Стены здесь были оштукатурены и покрашены в зеленый цвет, темный, как глубины океана, и увешаны картинами исключительно религиозного содержания.
– Далузийцы, наверное, очень поразному относятся к религии, – сказала Чиизаи, переходя от картины к картине. – Так подавляет. У них что, с богами ничего радостного не связывается?
– Они верят в единого Бога, Чиизаи, – сказал Мойши. – Как и мой народ.
– А, да, этот народ не знает ками.
– Ками?
– Мгм. Это младшие боги, которые препровождают души умерших к новому перерождению.
Мойши понял, что очень мало знает о буджунских религиозных воззрениях.
– Мы рассматриваем бытие как огромное колесо – жизнь лишь малая часть его. – Она стояла сейчас у последней картины. Помолчала немного. – Мы верим, что смерть есть конец только телесного существования. Дух продолжает жить и возвращается к жизни под руководством ками и своей кармы. Это самое важное.
Звук раздвигаемых дверей прервал ее рассказ. Они обернулись. В проеме двери застыла как изваяние женщина. Длинные волосы, обрамлявшие округлое лицо, поражали своим серебристым цветом и блеском. Лицо у нее было из тех, что озаряют все вокруг, несмотря ни на что. Мойши ощущал ее мощное обаяние, даже стоя в дальнем конце комнаты, и это напомнило ему Офейю. Женщина была в темнозеленом шелковом платье, цвет которого очень шел к ее пытливым глазам.
– Я сеньора СегильясиОривара, – сказала она ледяным голосом. – Могу я узнать, зачем вы сюда
